– Не мучай парня! Ведь быть ему не землемером, а воином. Так же как тебе и всем нам. Через три дня мы окажемся в лабиринте, у нового Минотавра…

Пифагор оторвал уголек от доски.

– Никто не может знать наперед, что его ждет. Не знал этого и Тесей, согласившись сопровождать смертников к царю Миносу. Мы же вышли из Самоса не с черными парусами! Если же и тебе придется употребить копье в дело, то геометрия этому не помешает.

Один из зрителей, юноша, выступил вперед.

– Я тоже хочу знать геометрию. Меня зовут Эвримен, – сказал он.

Занимаясь с Замолксисом и Эврименом, подолгу беседуя с кормчим-финикийцем, Пифагор ни на мгновение не отвлекался от главной задачи, не имевшей по сложности себе равных. Как из лап Поликрата не попасть в лапы персидского деспота, как спасти пять тысяч самосцев, которых Борей несет навстречу рабству и гибели? Поднять мятеж на «Эаке» (так в честь своего отца Поликрат назвал эту триеру)? Это будет нетрудно, так же как повести за собой другие корабли. Но тогда Камбис, не дождавшись кораблей, обрушится на Самос и уничтожит вместе с Поликратом все живое. Уговорить финикийских кормчих плыть в Картхадашт? Но они не захотят рисковать свободой и жизнью своих близких, находящихся в Тире и на других финикийских кораблях: царь обратит их в рабов или перережет. Да и для Самоса это будет иметь тот же результат. Единственный выход, если на пути попадется флот Картхадашт, который захватит самосские корабли. Но флот не драхма, не перстень! Его к себе не притянешь!

И вдруг Пифагор вспомнил узкую улочку Тира, образованную шестиэтажными громадами, ликующие толпы, двигающиеся к храму владыки города Мелькарта[22]. Это было в месяце анфестерионе[23], но какого числа?

Оставив учеников, Пифагор рванул к корме. Кормчий-финикиец, узнав, что эллин наблюдал великую процессию, обрадовавшись, пустился в разглагольствования.

– Что там египетские и персидские праздники! Рабы приносят дары господину, и он на день освобождает их от работ. Мы же отмечаем день рождения матери городов, давшей жизнь великим дочерям Гадесе, Утике, Картхадашт…

– Никак не могу вспомнить, когда этот великий день – в начале, середине или конце месяца? – перебил Пифагор.

– Во второе полнолуние, через семь дней, – продолжал финикиец. – И в прошлом году не пришлось побывать в Тире, и в позапрошлом. Зимой нас персы не трогают, а с весны превращают в своих гонцов. Прошлой весной я встретил этот день в Афинах, этой весной встречу его в Навкратисе.

– Кажется, мы спасены, – сказал Пифагор, опускаясь на канаты.

Замолксис и Эвримен подняли головы.

– Появилась надежда избавиться от службы Камбису. Через семь дней в Тире празднуют день рождения Мелькарта. На этот праздник приходят корабли от всех ее апойкий с десятиной, ибо ведь они считают, что сам Мелькарт вел их корабли, помог им обосноваться в новых местах и разбогатеть. Каждый корабль идет своим путем, но корабль Картхадашт обязательно останавливается на Кипре, ибо Кипр был первой остановкой на пути бежавшей из Тира основательницы города Элиссы. Одним словом, мальчики, вас ждет работа.

– Я готов, учитель, – отозвался Замолксис.

– И я тоже, – подхватил Эвримен.

– Мы приходим на Кипр, – продолжал Пифагор, – как раз в то время, когда там стоит священный корабль с дарами Мелькарту Кипрскому и Тирскому. На этом судне знают, где должен находиться военный флот Картхадашт. Но готовы ли они с ним связаться в оставшиеся до праздника дни, это надо будет узнать.

– Нам надо будет передать твое послание? – спросил Замолксис.

– На корабль ты поднимешься один. Эвримен будет тебя ждать и, после того, как ты подашь знак, что все благополучно, вернется на корабль ко мне. Тебе же придется плыть вместе с картхадаштцами священного судна, чтобы передать командующему военным флотом мое послание. Затем ты отправишься в Тир и, отметив там праздник Мелькарта, двинешься в Индию по моим следам. Оттуда же, уже посвященным в тайное знание, покинешь страну, которая тебе его даст, и соединишься со мною…