Двери распахиваются. На пороге муж в пурпурном одеянии, подпоясанном ремнем из витых золотых нитей, суффет Картхадашт Абдмелькарт и человек, прекрасный, как изваяние эллинского бога, но в потертом дорожном гиматии и босой, – Пифагор.

Шарканье ног, шелест одежд, удивленные возгласы. Все встают. Вошедшие подходят к узкой стороне стола и опускаются на сиденья из слоновой кости. Советники садятся.

Суффет представляет гостя Картхадашт как человека, оказавшего государству услугу, сумевшего известить наварха о возможности захватить без боя флот, который, окажись он в руках у Камбиса, закрыл бы доступ в город с моря, нарушил бы торговлю и доставку продовольствия, а тем временем берегом из Египта двинулись бы несметные персидские полчища, пред которыми не могло устоять ни одно царство, ни один народ.

Пифагор, слушая вполуха, оглядывает зал, великолепное убранство которого соответствует славе и богатству города, создавшего могущественную морскую империю. На стенах поблескивают серебряные чеканные блюда и чаши (три им подобных он изготовил сам и отвез в подарок египетским жрецам), пластины, инкрустированные золотом севера – янтарем, ожерелья из драгоценных камней и раковин неведомой формы, шкуры каких-то животных удивительного рисунка.

– Как вы видите, – говорит суффет, – сегодня в зале нет толмача, который бы переводил сказанное мною гостю. Он в этом не нуждается, ибо превосходно изъясняется на нашем языке.

В зале оживление. Ведь из-за вражды с эллинами Сицилии недавно запрещено изучение и использование в общественных местах эллинского языка, а суффет, подписавший этот закон, привел эллина, говорящего по-финикийски.

– После окончания церемонии, – заканчивает суффет, – наш гость собирается сказать нам несколько слов.

И вот началось то, что Абдмелькарт назвал церемонией. Зачитывается проект постановления об объявлении первого из эллинов, Пифагора, сына Мнесарха, почетным гражданином Картхадашт с правом проживания в городе и во всех его апойкиях, принятия участия в выборах и плавания на военных судах флота.

После принятия постановления под одобрение присутствующих суффет надел на шею гостя массивную золотую цепь со знаком Танит[24], госпожи города.

Затем слово было дано Пифагору.

– Отцы города! – начал он. – Благодарю вас за оказанный мне почет. Я воспринимаю эту награду как напоминание о тех далеких временах, когда еще не было ни Мидии, ни Персии, когда не существовало вражды между финикийцами и эллинами, когда сидонянин Кадм основал семивратные Фивы, а ахейцы беспрепятственно селились близ Библа, когда в воображении эллинских сказителей Океан был рекой, а Внутреннее море было заселено Сциллой, Харибдой, сиренами и другими чудовищами. Открывателями торговли и мореплавания на этом море были ваши предки, отличавшиеся пытливостью и предприимчивостью. Так пусть же золото не разделяет тех, кто живет под одним солнцем, завистью и враждой, а соединяет их как братьев, населяющих одну землю, полную еще загадок и тайн.

Зал совета взорвался аплодисментами. Такой речи здесь не произносил никто.

Пифагор и Абдмелькарт вышли из Дома совета и оказались на узкой улочке, застроенной высокими домами с лавками на первом этаже.

– Совсем как в Тире перед храмом Мелькарта, – сказал Пифагор. – В этом храме я изучал городские летописи сидонян, но не отыскал того, что меня интересовало. Не мог бы я познакомиться с летописями Картхадашт?

– Насколько я понял, тебя интересуют наши плавания?

– В первую очередь они.

– Сведения о наших плаваниях, равно как и о нашем флоте, – государственная тайна, особенно тщательно скрываемая от наших соперников на морях – эллинов. Тебе должно быть известно, что первым из эллинов, проникших за Столпы, был самосец Колей?