– Нет?

– Это музыка сфер. И ты ее тоже услышишь. Ты научишься воспринимать сущее всеми чувствами, обретешь власть над временем, ибо все им стирается, но само оно благодаря Мнемозине[18] пребывает нестареющим и неуничтожимым. А потом… потом ты воцаришься над фракийцами, над скифами, доящими кобылиц, над народами, живущими выше скифов вплоть до моря Гипербореев. Ты будешь так же мудр, как у финикийцев Мох[19], как у персов Зороастр[20], как у евреев Моисей, как у эллинов Лин[21], сын Гермеса. Но пока нам с тобою надо попасть на один корабль и разлучиться, чтобы встретиться в этой жизни еще один раз для создания школы. А теперь я буду спать. Спи и ты, Замолксис!

Едва рассвело, как появились городские рабы с кольями, и вскоре колья, воткнутые на некотором расстоянии друг от друга, покрыли все пространство между доками и молом. Затем писцы прикрепили к каждому колу дощечку с названием судна. К полудню глашатай провозгласил эти названия и имена всех, входящих в каждую из судовых команд. По мере провозглашения вокруг каждого из колов образовалась группа людей, разделенная на три части.

Затем началась погрузка. Но не успели команды занять свои места, как с кораблей послышались вопли. Перевесившись через перила, финикийские кормчие, которым царь царей приказал сопровождать судна до Навкратиса, выкрикивали ругательства, сопровождая их выразительными телодвижениями. Одни вопили, что им дали старцев, которым не под силу и весла поднять, другие – что им достались люди, видевшие паруса лишь с берега.

Пришлось возвратить команды на мол и весь остаток дня заниматься перестановкой. Но на следующее утро все повторилось. Появился встревоженный Поликрат. Спрятавшись за спины, Пифагор слышал, как он распекал писцов, не стесняясь в выборе слов и угрожая посадить их самих на весла.

После того как удалился тиран, Пифагор подошел к старшему писцу и обратился к нему с должным почтением:

– Если мне будет дозволено, я помогу решить тебе задачу с домами, кошками и мышками.

Взглянув на Пифагора как на безумного, писец бросил:

– Проваливай!

– Видимо, ты меня не понял, – сказал Пифагор. – Речь идет о распределении мест на кораблях. От тебя потребуются списки судовых команд и сведения о вместимости каждого судна.

– Но при чем тут дома, кошки и мышки?

– Так озаглавлена задача, подобная той, которую нужно решить, на папирусе времени фараона Рампсенита, когда математика в Египте достигла расцвета. Мне кажется, с нею я справлюсь, хотя по сравнению с египетской она несколько усложнена. Ты же за это время добьешься разрешения выпустить из доков несчастных стариков.

Писец бросил на Пифагора быстрый взгляд.

– Я рискну сам выпустить старцев, ибо, узнав о выходе кораблей в море, владыка простит мне эту вольность. Итак, как только поднимутся якоря, я открою доки. Хочешь, я поклянусь Стиксом?

– Не надо.

Прошло совсем немного времени, и послышалась команда поднимать якоря. Пифагор, к удивлению Замолксиса, отошел от борта и отвернулся, глядя в открытое море.

– Что ты видишь на берегу? – спросил он.

– Всю площадь заполнили старцы и старухи. Некоторые поддерживают друг друга. И все они глядят на корабли, не догадываясь, кто их спас.

– Когда делаешь доброе дело, – сказал Пифагор, – не имеет значения, узнают ли об этом или нет. И пусть они это припишут доброте Поликрата!

– Скажи, – спросил Замолксис, – а в Египте меня посвятят в тайну решения таких задач?

– Это не тайна, – рассмеялся Пифагор. – Подойдем к корабельным канатам, и я тебя этому обучу.

И вот уже участок палубы покрылся кругами и пентаграммами. Появились зрители. Один из них, уже немолодой человек, опиравшийся на копье, неодобрительно покачивая головой, проговорил: