…А мы с приятелем снова отстали. Нас снова ждут. Но не потому, что заговорила совесть, а потому что здесь останавливались всегда. Здесь кончается увеселительная прогулка вдоль речки и начинается настоящий подъем. Чтобы увидеть то место, куда следует забраться, нужно задрать голову и придержать шляпу руками. Только тогда среди выступающих скал, зарослей арчи и барбариса можно увидеть конец длинного, уходящего за хребет, сочно-зеленного языка. Это и есть покос.

– Ну, что будем делать?

Глупый вопрос. Лифт все равно не подадут.

– Нужно перекусить! – требует Валерка.

– Никто не завтракал! – вторит Карась.

– Перекурим!

Это последние надежды оттянуть время и собраться с духом.

– Не, мужики. Завтракать будем там, – подводит итог старшой и тычет скрюченным пальцем в небо. И это правильно. Потому что как ни крути, а лезть придется.

Молодежь уходит зигзагом. Они значительно удлиняют свой путь, но так взбираться легче. Дед Пичка, повздыхав, выбирает другое:

– Это ж куды столько топать! Давай напрямую. Оно хучь и не сладко, зато ближе.

За нами увязывается тридцатилетний недоросль Паша – дитятко двухметрового роста и силы неимоверной. В прошлом сезоне не успеем сапоги натянуть, а этот вундеркинд уже на лавочке дожидается – чтоб на охоту везли… Так всю осень с хвостом и проболтались.

Пыхтим, но лезем. Цепляемся за кустики, корни, камни. Паша подталкивает деда под тощий зад, дед взбрыкивает от негодования:

– Я не по таким штурмовал!..

Десять шагов – остановка, двадцать шагов – перекур. На сборный пункт обе команды приходят вместе. За исключением тех, кто отстал бесповоротно, кто не успеет даже к концу завтрака, а потому ждать их – только время терять. Пора за работу.

– Ф-ф-фить, ф-ф-фить, – свистят косы. Друг за дружкой, ступенькой, делаем первый прокос от вершины хребта до первых кустов. Каждая мышца напряжена до предела. Работать и одновременно удерживать равновесие – цирк. Ноги скользят и разъезжаются на сочной траве. То один, то другой из косарей срываются и съезжают вниз на десять, пятнадцать метров. Катиться вниз приятно. Главное, чтоб не попался камень или колючка… Сделав прокос, карабкаемся вверх и снова:

– Ф-ф-фить! Ф-ф-фить!

Изредка свист прерывается коротким ж-ж-жик, ж-жик! – это, наводя жало, визжит брусок.

А солнце жарит! Здесь, на высоте, оно жгучее, как укус шмеля, и не спасает призрачная кисея перистых облаков. Рубашки, куртки разбросаны среди валков…

В полдень косы уже не режут, а рвут траву.

– Отбой, – командует старшой.

Забиваемся в тень под арчу, отдыхаем. Кто лежит, кто сидит, обхватив колени и глядя сонными глазами вниз, в долину. В голове ни мыслей, ни слов, только шум и звон непонятный. То ли кровь шумит, то ли косы звенят. Дед Пичка поворочался, умолк и вдруг присвистнул, как дома на кровати.

– Это сколько же еще махать? – вздыхает Карась.

– Хватит. Еще и половины…

– Значит, на то воскресенье снова сюда? Дудки! Пускай другие корячатся!

– А соль на солонцы тоже потаскай…

Крутим и так, и этак и все равно получается, что в ближайший выходной кому-то из нас придется заканчивать работу. Терешкин и Валерка совещаются, а потом:

– Кто с нами? Давайте останемся! Завтра б закончили, и…

Молчим, раздумываем. На завтра у каждого свои планы, свои заботы.

– Оно б и не мешало, только как же это…

– Я не могу, – Степан Васильевич отказывается сразу и категорично, – мне с восьми на смену.

Карась егозит, точно на колючку уселся, вертит головой, соображая:

– Теща просила картошку… – врет, наверное.

Толя и Коля молча прислушиваются: к кому примкнуть?

– Пишитя нас, – неожиданно заявляет дед Пичка.