– Ко мне, милай, ко мне… – припевает ласково – убедительно.

Пес склоняет голову – тоже изучает. Потом делает шаг, другой – подходит.

– Дай лапу! Ну! Дай лапу!

Пес отворачивает морду, но лапу подает. Приятель расплывается:

– А как зовут тебя? Тузик? Бобик? Отвечай!

Разомлевший тузик – бобик переворачивается на спину – чтоб почесали живот – молчит… Вот и солнце выкатилось на небосклон – чистое, матово-белое как шарик для игры в пинг-понг. День обещает быть жарким…

Наконец, появляется автобус. После небольшой, обязательной в этих случаях суеты, рассаживаемся и, наконец, трогаемся. В клубах пыли мчит вдогонку одноглазый пес.

…Дорога вьется по ущелью, ярче и сочнее становится зелень. С высокогорных лугов скатывается навстречу упругий ветер, он напоен тенистой прохладой вершин и ароматом неведомых цветов. Домик егеря в развилке ущелий. Егерь – мужчина лет под сорок, плотный, упруго – красный, лицо – строгое. В прошлом году, мы знали, он два дня гонялся за браконьером, покалечил лошадь, увернулся от картечи, но нарушителя задержал. Серьезный дядька…

Егерь окидывает нас начальственным взглядом и неожиданным для полного человека тонким голосом пищит:

– А почему кос мало? Мы оправдываемся, что-де люди почти городские, к сельскохозяйственному инвентарю отношения не имеем, что часть из нас готова вязать веники, закладывать солонцы – вопрос уладили. И только после этого егерь подал руку двум – трем впередистоящим, а остальным только кивнул.

Разбившись на группы, отправляемся в разные стороны. Одни – на веники, мы – косить сено. В этом году нам достался самый дальний покос, и не только старики, но и молодые ворчат: куда топать! Рюкзаки за спины, косы, как винтовки, на плечо, идем вначале толпой, потом вытягиваемся цепочкой вдоль речки. Впереди кричат:

– Краше гор в мире есть только горы!

И снова:

– Краше гор в мире есть только горы!..

Это веселятся Витька Лосякин, по прозвищу Карась, и Сережка Терешкин, недавно возвратившиеся с БАМа. Там, конечно, природа другая… За бамовцами наскакивает по-воробьиному вездесущий Валерка Козодой. Следом, вздыхая от умиления, интеллигентно вышагивают два учителя:

– Ах, воздух! Ах, аромат!..

За ними пыхтят Корней Гордеевич – наш старшой, и Степан Васильевич, мастер с завода. Первый – по-медвежьи сутулый и косолапый, щедро обросший черно-серебристой свалявшейся щетиной; второй – длинный и тощий, похожий на складную металлическую линейку… Цепочка растягивается все сильнее и сильнее, людей скрывают заросли, но сверху видно, как тут и там трепещут на ветру цветные тряпочки, которыми обмотаны косы. Мы с дедом Пичкой плетемся в хвосте.

– Куда спешитя-а-а!.. – взывает приятель.

А солнце уже прижигает склоны. На взлобках догорают свечи эремуруса. Остро пахнет влажной землей и разогретыми камнями. Запах у камня тяжелый, угаристый. В низинах набирает цвет душица и чабрец. Заросли шиповника тоже источают тонкий, едва уловимый аромат – здесь, на высоте, шиповник еще не отцвел. Цветы белые, желтые, розовые, и каждый имеет свой запах. Свежий и легкий, как первый девичий поцелуй, у белых (да простят за сравнение, но ей-ей ничего точнее не приходит в голову). У розовых – более сочный, ощущаемый не только обонянием, но, кажется, всем телом; у желтых – густой, тяжелый, с горьковатым привкусом – бабье лето…

За час отмахали километров пять. Ноги гудят с непривычки и еще потому, что идти приходится все время вверх. Оглянувшись, далеко внизу видим домик егеря, голубую крышу автобуса и даже лес, куда отправились вязать веники наши товарищи, тоже, оказывается, под нами.