– Ты знаешь, – сказал он, – а я видел, как она летала! Наверное, поесть захотела или воды попить. Впредь следует подальше от болотца держаться – вдруг вздумает сесть? Ты как думаешь?

Я промолчал.

– Что-то случилось? – спросил Николай.

– Случилось… Овцы давно здесь?

– Да нет, только что. Но я их туда – ни-ни! – и он показал в сторону совсем другого арыка.

– А на кой черт он тебе сдался! – взорвался я. – Гнездо-то вон где!

– Как?! – и Николай схватился за голову. – Так мне же дед Пичка… Я же несколько раз переспросил!

Я понял все. У старика совершенно отсутствовало чувство ориентации на местности и, вернувшись с охоты в горах, он никогда не мог ответить, как расположен тот или иной хребет по отношению к сторонам света.

…– Ну, старый черт, ну, балаболка несчастная, – погоди!.. Неужели вся кладка погибла?

Мы пошли к гнезду. Осторожно выбросили скорлупу, вытерли яйца. Потом вернулись на место и стали ждать; вернется ли уточка, примет ли гнездо таким, каким оно стало. Но ничего так и не заметили. Вечером я не вытерпел и пошел проверить. Уточка сидела на месте.

На следующий день сторожевой пост был перенесен подальше от болотца, и дозорному предписывалось не шататься скуки ради по окрестным полям, а чтоб не беспокоить уточку, лежать в скрадке.

Вскоре стряслась еще одна беда. Причиной послужили дисковые бороны, которые ржавели неподалеку еще с прошлого года… Николай Чудов имел привычку выезжать на дежурство ни свет, ни заря, но за боронами приехали еще раньше. Тракторист, очевидно, очень торопился, потому что, прицепив бороны, решил спрямить и метров сто проехал по арыку. Копешка была растащена, гнездо выдернуто из ямки, яйца раскатились. Николай собрал их и пересчитал. Двух не хватало. Он аккуратно расправил гнездо, положил в него оставшиеся и торопливо, чтоб лишний раз не маячить на арыке, собрал по камышинке всю копешку и сложил на том же месте, И теперь уже он ждал до самого вечера, вернется ли утка. И она снова вернулась.

А еще через неделю утята вывелись и наши волнения кончились. Утят было трое – два яйца так и остались лежать в гнезде. Но это была уже не наша вина…

Куда уточка увела свое потомство, никто из нас не видел и не знает. Мы не знаем также, какие еще испытания подстерегали их по дороге. Но мы поняли за это время, насколько тесен наш мир, насколько одно неосторожное движение может быть губительным для окружающих.

Как-то на досуге Витька Лосякин, который всегда был себе на уме, заявил:

– А знаете, сколько своего времени мы угробили на этих трех утешек?! Сорок человеко-дней! Сорок! Да плевать я хотел на…

– А что делать? – удивился, дед Пичка.

Действительно, что делать?

В долине уже стрекочут комбайны, золотится над нивами пыль, и трава на обочинах пожухла, пожелтела, опаленная зноем. Уже торгуют на базарах первыми, с червоточинкой, яблоками, уже отошла вишня, и побурели ягоды на кустах шиповника, который растет вдоль арыков тут и там… Именно в это время мы отправляемся в горы для выполнения различных биотехнических мероприятий, направленных на сохранение и воспроизводство дичи. Собираемся спозаранку с косами, секаторами, мотками проволоки за поясом. Топчемся на остановке, поджидая автобус. На обочине свалены в кучу выгоревшие рюкзаки. Время идет, а автобуса нет, Толя и Коля – молодые охотники гоняют от скуки консервную банку, остальные сгрудились у забора – курят. Откуда-то появляется бездомный пес угрюмый, непроспавшийся – принюхивается черным носом, приглядывается одним глазом, На месте второго спекшаяся кровь.

Дед Пичка, присев на корточки, изучает пришельца: