Как-то не задумывался о жизни Пола и месте рядом со мной. И моём месте – рядом с ним. Общались и общались. Другом назвать мог, и достаточно этому бренному миру.

Он о себе многое рассказывал, а я о себе, кроме как о музыкальной карьере – ничего.

Я звоню в дверной звонок и разглядываю круглую ручку. Кто-то, возможно, наблюдает за мной из этой квартиры или из соседней, но я не узнаю о слежке. И это не про дверной глазок – это про гниль в человеческих сердцах – ты упал, а тебя сняли на камеру. Ты упал, и об этом расскажут все. Все будут знать, как ты упал. А ты уже и забудешь о том случае.

После концертов на меня накатывает волна злости. Цунами смывает внутреннее спокойствие, а лицо по-прежнему парня неженки и слабака – да и душа тоже.

А вот после поездок на машине я, наоборот, делаю то, чего раньше избегал, – улыбаюсь и смеюсь.

Противоположные друг другу занятия с абсолютно разными эмоциями.

Дверь распахивается, и на пороге появляется мама Пола в тунике до колен.

– Кто его избил, сейчас же отвечай! – вопит она на весь подъезд, разгоняя мои негативные мысли по углам.

– Здравствуйте, – бормочу я.

Не прикольно, когда на тебя орут.

– А он не сказал?

– Он сказал, что упал! Я дура, я похожа на дуру?

– Да вы что, нет конечно.

Давай, скажи ей правду: от ваших воплей звенит в ушах. Если так орать все соседи будут знать о вашей жизни. Ваш сын не рассказывает, потому что он взрослый, и сам разберётся.

Нажми на газ, Артур.

– Не кричите, пожалуйста. Голова болит. Позовёте Пола?

Сцепление выжал.

– Голова болит? – она так ошеломлена, что облокачивается о дверной косяк.

– Болит, потому что вы кричите. Ваш ор ничем не поможет.

Её щёки покрываются красными пятнами.

Плавно газ, трогаюсь.

– Может, это ты его избил?! Ты был приличным мальчиком, а так с взрослыми разговариваешь, – буравит меня неодобрительным взглядом, ставя руки в боки.

– Я нет, не избивал. Полу восемнадцать, и вы, как его мать, должны перестать кудахтать над ним. Он выдержал это испытание, потому что мужик!

Вот так и представляется скорость: освобождение от бремени в виде: «Нельзя спорить, Артурчик. Что бы тебе ни говорили, они правы. Делай, а не болтай. Нападают – беги».

Нападают – давай сдачи, мужик.

– Пол, Пол, – ещё громче кричит она, оборачиваясь через плечо, – разберись со своим хамским дружком.

Хамским – комплимент.

Пол выходит из-за спины мамы, она отходит, пропуская его ко мне. Жёлтые синяки на лице Пола выглядят как следы инфекционного заболевания.

– Твой дружок… – ей не хватает слов, чтобы выразить призрение ко мне, и она уходит по коридору, а вскоре заворачивает в комнату.

Пол смотрит на меня с задумчивым видом.

– Ты считаешь крутым кричать на женщину, которая беспокоится?

Круто ли. Сам не знаю.

– На крик – крик, нет?

Он входит в подъезд, захлопывает дверь в квартиру.

– Ты становишься другим.

– Свободнее.

– Мне казалось, тебе нравится музыка и пианино, но ты ни разу не смеялся. Я не видел тебя смеющимся, – поджимает губы.

– Я устал от одного и того же. Мне скучно. За меня решают, как жить.

Развожу руки в стороны.

– И поэтому ты стал тусоваться с популярненькими. Улыбаться с ними? Услышав эту новость, я приревновал тебя как друга. Артур Донов улыбался! А я ни разу этого не видел. Тебе с ними настолько круто?

Его мимика меняется из грустной в злую. Из гневной в отвращение.

На ответ не находится слов, и Пол продолжает выплёскивать на меня эмоции:

– Ничегошеньки о себе не говорил. Я узнал, что ты играешь на пианино, благодаря доске объявлений в колледже. Ты был рассудительным и честным. Кем или чем ты становишься?

– Каждый сраный день я чувствую гнев в груди, и это прекратилось, когда Майк показал мне, что такое гонки, – я тяну себя за волосы. – Я будто оставил недовольство и призрение на линии старта. Обрёл крылья. Отключил мысли. Влюбился в каждую кочку.