***

Всю дорогу Дине казалось, что они не просто идут в курительную, а старательно прячутся среди ноябрьских теней.

Некоторые магазины уже начали наряжать к Новому году, они светились гирляндами, завлекали золотыми и красными бантами на дверях. Тан и Мыш выглядели беззаботными и спокойными, но почему-то избегали проходить мимо самых освещённых витрин. Они также обошли стороной здание областного правительства, сияюще архитектурной подсветкой, перешли на другую сторону улицы, проходя мимо филармонии, по широченной дуге обошли театр Волкова: мимо медведика-певца, попетляв изрядно между домами на улице Трефолева и едва не обтерев собой ограду Казанского монастыря.

Почему они идут пешком? Не потому ли, что важно было оставить у офиса приметную «Синергию» безумно-оранжевого цвета, на которой ездит Мыш?

Он шёл впереди, Дина за ним, Тан позади. Дина чувствовала, как в затылок то и дело поддавливает его задумчиво-оценивающий взгляд, и от всей этой таинственности, напряжённости, серьёзности Дине почти неудержимо хотелось подпрыгнуть, растопырить руки и гаркнуть «Бу!».

Едва ли не перебежкой миновали Первомайский бульвар, и Дина уже начала подозревать, что судьба снова ведёт её на улицу Свердлова, но нет. Сохраняя беспечный вид и обходя самые светлые части улиц, они вернулись к театру и наконец пришли во Власьевской сад, к трошкинской курительной «Старый дымокур».

Круглая дверь мягко закрылась за спиной Дины, отсекая ноябрь и обычный мир.

Курительная была уютной, словно кроличья нора на иллюстрации в старом сборнике сказок. Тёплый, какой-то золотистый камень стен, приглушённый свет. Ароматы табачных смесей и свежих булочек, низкие полированные столики, пледы с бахромой и креслица с мягкими подушками. Стены украшены древними на вид гобеленами с пасторальными картинами.

В очаге у стойки трещит огонь, над ним кривовато висит табличка с кое-как выжженными словами: «Тут сгорают трубочное зелье и заботы!». В зале пока пусто, только за одним из столов сидит пожилой благообразный трошка, посасывает длинную трубку, пускает прозрачно-сизый дым. Перед ним лежит газета то ли с морянским триксвордом, то ли с дворферским пазлордом, не разобрать.

Молодой трошка-аромант коротко поклонился гостям из-за стойки, прижал ладонь к груди. Блеснула белозубая улыбка на коньячно-тёмном лице цвета обожённой солнцем земли Флорес. Одежда на трошке была форменная – льняная рубашка и классический трошкин кафтан из пальмовых волокон, а вот стрижка человеческая – хипстерский топ кнот. В сочетании с тёмной трошкинской кожей и широким носом он выглядел очень экзотично.

– Бывала тут? Кальян куришь? – спросил Мыш Дину.

Она дважды помотала головой, и Мыш, чуть повысив голос, сказал ароманту:

– Тогда «Лунный свет» и «Дымную радугу», а дальше решим.

Они сели за подальший столик у окна на четверых. Тан полистал барную карту с логотипом-медведем в уголке и задумался о чём-то, уставясь на неизвестно откуда взявшийся пышнозелёный вечерний луг в стрельчатых окнах. Подошёл аромант с лотком на шее, который делал его похожим на чистильщика обуви из старых фильмов. Поставил перед Мышем кальян, перед Диной положил открытый серебряный портсигар, предложил Тану сигарную коробку. Тан покачал головой, заказал вишнёвое мороженое, вишнёвый сидр и чёрный кофе.

– С вишнёвым вареньем, – подсказала Дина.

Оттуда-то полился едва слышный голос флейты. Мыш дегустировал кальян, от него тянуло сложносоставным ароматом копчёностей и сочных тропических фруктов, острых специй, прохладной мелисы и грейпфрутовой горечи.

Дина взяла сигареты, которые трошка положил перед ней – кто знает, что это было, «Лунный свет» или «Дымная радуга». Просто длинные коричневые сигареты с золотистым ободком. Закурила, затянулась. У табака оказался привкус ирисок с морской солью.