Бумага дрожала в руке. Или это дрожала его рука? Трудно было сказать. Внутреннее и внешнее снова сливались, как мутные краски на старой картине. Атман поднял голову, наблюдая за ним с той же молчаливой, не требующей ничего преданностью. Пес не понимал чисел, не понимал философии, не понимал свободы воли. Он просто был. Его существование было проще, чище. Возможно, потому и менее мучительным? Хотя нет. И он страдал. От голода, от холода, от боли, от потери. Просто его страдание было более базовым, лишенным этого проклятого человеческого осознания его бессмысленности.
Он провел пальцем по цифрам. Они казались холодными под подушечкой пальца. Число. Шлюз. Дверь. В какую комнату? В ту же самую, где уже был, только с новыми декорациями? Или…
Он подошел к телефону. Старый, кнопочный телефон, который он использовал только для самых необходимых звонков – в аптеку, в магазин, когда уж совсем не было сил выйти. Телефон – еще один инструмент связи с миром, который он презирал.
Рука поднялась. Замерла над кнопками. Каждая кнопка – еще один шаг к пропасти. Или… к чему?
Сердце, этот упрямый, непокорный орган, стучало в груди неровно, как старый, изношенный механизм. Это была не надежда. Нет. Это было… возбуждение. Тревожное, неприятное, но неоспоримое возбуждение от возможности изменения. А любое изменение, даже потенциально ведущее к худшему, казалось почти желанным после долгих лет абсолютной, удушающей стагнации.
Позвонить.
Просто набрать цифры. Одна за другой. Одиннадцать щелчков, одиннадцать шагов. И потом… что? Гудки? Чужой голос? Ее голос? И что он скажет? «Здравствуйте, вы оставили мне свой номер»? «Я тот старик с собакой, который считает, что жизнь бессмысленна»? Абсурд. Полный, тотальный абсурд. Но весь мир – абсурд.
Он опустил руку. Бумага все еще была в его пальцах, скомканная, но не разорванная. Число все еще смотрело на него. Вопрос все еще висел в воздухе, тяжелый, как невысказанное слово.
Решение не пришло. Не сейчас. Возможно, никогда. Возможно, бумага так и останется лежать на тумбочке, желтея, напоминая о моменте, когда в его мир пробился луч чужого света, и он стоял на пороге выбора – закрыть глаза или сделать шаг в неизвестность.