Пятитысячеструнник Антон Сохатый

На прошлой неделе сразу два события нарушили размеренное течение жизни Егора. В три часа пятьдесят девять минут дня в понедельник Даша, его супруга, без очевидных на то причин, без записки, покончила с собой, бросившись вниз головой на камни с высоты шестиметрового искусственного грота в Юсуповском саду. Утром следующего дня было опубликовано и сразу же стало мировой сенсацией, завещание десятилетней давности какого-то денежного бонзы по фамилии N, жившего и почившего в одном из безвестных городов далёкого Новоамериканского Союза, согласно которому Егор единолично объявлялся наследником одного из двенадцати оставшихся в мире пятитысячеструнников. Оба события оставили ему вопросы, ответов на которые он не знал. И на поиски их не было никаких сил.

Несмотря на то, что в архиве ему предложили дать небольшой отпуск и обеспечить профессиональную психологическую помощь, Егор решил отказаться и от первого, и от второго. Размеренная работа и сохранение обыденного ритма жизни, как ему казалось, позволят немного притормозить прогрессирующее в душе ощущение обнуления ценности жизни; ощущения, что мир вокруг неостановимо стремится к энтропии, саморазрушению, хаосу и всему тому, что противно базовым когнитивным паттернам человеческого мышления. Некоторые привычки, перенятые им во время изучения быта поколений прошлого, в сочетании с несложными медикаментами помогут купировать лакуны, образовавшиеся сейчас в обычно стабильном психологическом состоянии. По крайней мере, Егору нравилось в это верить. Если категория веры здесь применима.

Квинкимилья, так принято называть его в музыкальных кругах. Название – своеобразная дань памяти классическим языкам зари человеческой цивилизации и восходит к латинскому “quinque milia”, что значит буквально “пять тысяч”. На большей части Восточной Европы, Северной и Центральной Азии его называют по-русски: «пятитысячеструнник». Изобретение, которому уже полтысячелетия. Что, на самом деле, делает его одним из самых молодых музыкальных инструментов в человеческой истории.

Распорядок буднего дня внезапно приобрёл для Егора практически сакральное значение, став чем-то вроде верёвки, которой он смог связать свои эмоции. Сетью, накинутой на бешеное животное. Твёрдый, впитавшийся в подкорку за годы работы режим позволяет получать дофаминовые заряды даже от приёма пищи в привычное время (когда ему удаётся впихнуть в себя хотя бы половину блюда), прогулки по всегдашнему маршруту (когда он может сосредоточиться на окружающем пейзаже), покупок в знакомом магазине (когда продавец не корчит ему сочувственно-печальную мину). Проблема одинокого вечера решается более длительным, чем обычно, измождением тела в спортивном зале, просмотром любимых архивных кинофильмов и приёмом капсул мелатонина с валерьянкой за полчаса до сна. Светодиод мозгового импланта на его левом виске, настроенный на отслеживание уровня дофамина в нервной системе, угрожающе мерцает красным где-то с середины ночи, когда снотворное выветривается и в голове проснувшегося Егора начинается бесконечный внутренний диалог о причинах произошедшего. Но выполнение привычных утренних ритуалов – зарядка, контрастный душ, бритьё и чистка зубов, вкусный завтрак в кафе с видом на четырёхтысячелетних сфинксов на Университетской набережной – исправляет его на стабильный жёлтый. Егор справедливо полагал, что достичь зелёного спектра в ближайшее время ему не суждено.

Пятитысячеструнник – единственный инструмент, который невозможно сымитировать никаким известным современному человечеству способом. Его механическое устройство представляет собой гигантский каркас-корзину из твёрдой древесной породы, чаще – дуба или бука, выстроенный в форме незакрытого полушария. Пять тысяч струн оплетают основание каркаса, проходя по клетям корзины, и сходятся от её концов к миниатюрному отверстию концентрическими кругами. Струны изготовлены из по-особому обработанной и укреплённой паутины дарвиновского паука, и её концентрические круги служат своеобразным пультом управления инструментом. Пятитысячеструнники звучат в специально приспособленных для этого концертных залах. Постамент исполнителя располагается подле небольшого просвета, к которому сходятся круги струн инструмента, и играет на нём один единственный музыкант. Мастер квинкимильи – чуть ли не последняя современная профессия, которая передаётся по наследству. В первую очередь потому, что в мире осталось так мало этих музыкальных инструментов – всего двенадцать – ведь их главная органическая составляющая относится к разряду исчезнувших.

Понимая, что оставаться в сложившихся обстоятельствах в одиночестве на целых два дня было бы серьёзной ошибкой, Егор отработал неделю без выходных. В архиве, к счастью, работа всегда находится. Можно было, конечно, попытаться отвлечь себя ситуацией с пятитысячеструнником, но он пока не находил достаточных оснований для доверия своим способностям к самоорганизации. Вой, порождённый в его груди древними инстинктами, нужно было усмирять, и Егору казалось, что, если ослабить верёвку хоть немного, он вырвется наружу и сметёт его жизнь подчистую.

Современная цивилизация безвозвратно потеряла многое из того, что было в прошлом (обвинения беспечных поколений, по жадности и неразумию своему навлёкших на мир Второй великий потоп, стали присказкой едва не к каждой предвыборной речи), но со временем многое и научилась сохранять. Квинкимилья – инструмент, который человечество сохранило, но пока, несмотря на все попытки, не может повторить. Его сложная структура, не поддающиеся химической имитации материалы, цифровой имитации – звуки и психофизической имитации – эмоциональное воздействие, своего рода дар предыдущих веков нынешнему времени. Дар тем больший, что он воплотил в себе вечное стремление человека продолжаться за пределы собственного я. Егор любил эту черту своего вида. Во многом поэтому он и выбрал для себя работу в архиве.

И вот, по прихоти неизвестных сил, которые он вовсе не торопился считать доброжелательными, Егор становится одним из двенадцати владельцев этого уникального инструмента. Его имя внезапно оказывается в заголовках крупнейших мировых изданий. Возле дома и работы какое-то время крутятся репортёры. Коллеги, обнаруживая бестактность, которую Егор не мог в них и предположить, задают вопросы, на которые у него нет ответов. Кто этот человек, решивший передать ему право владения на свой пятитысячеструнник? Почему именно ему? Егор никогда ранее не слышал его имени и не подозревал, что N знает о его существовании. Почему пришлось ждать десять лет после смерти N, чтобы опубликовать его завещание? Почему он жил в Америке, когда пятитысячеструнник, которым он владел, находится в Петербурге? Что делать с этим инструментом? Стоит ли прерывать его многолетнее молчание и организовывать проведение концерта? Если да, то как и когда? Где найти мастера квинкимильи? Количество вызываемых этим неожиданным наследством вопросов огромно, и ответить на них и в обычной ситуации со стабильно функционирующей психикой было бы не просто. Сейчас же, когда всё, что Егора действительно волнует, сконцентрировано вокруг смерти его супруги, решение этих проблем становится непосильной задачей. Пожалуй, вместе они бы придумали что-то, построили план, осчастливили звучанием волшебной музыки жителей этой большой страны. Но он один. И всё, что связано с пятитысячеструнником, отложено в долгий ящик.

Дашино тело находится в морге Жандармерии, которая с самого начала отнеслась к ситуации с подозрением, но после обнародования наследственной бумаги с другого континента по понятным причинам имеет к личной жизни Егора ещё более повышенный интерес. Скоро неделя, как произошло то, что произошло, а ему ровным счётом ничего неизвестно. Тела своей возлюбленной он также не видел. Следствие не допустило к нему ни супруга, ни её родителей. В первые ночи даже лекарства не помогали ему избавиться от снов, где Егор молча наблюдал её бледную, обнажённую, с закрытыми глазами, разметавшимися белокурыми волосами и проступающей на руках и груди синевой вен на пластиковом столе морга. Его сердце разрывалось на тысячу кусков. Встроенная в квартиру система безопасности, синхронизированная с мозговым имплантом, реагируя на эмоционально состояние хозяина предупреждающе включала тревогу, одновременно будя Егора коротким разрядом тока и вызывая медицинский наряд. После пары ночей с прерванным бесконечными объяснениями причин вызова сном, он принял решение отключить систему. Совершая этот небольшой с точки зрения закона проступок, Егор чувствовал себя тем ещё авантюристом, и маленькое решительное действие позволило немного выйти из болезненного ступора, в который его ввела смерть Даши.

Сегодня первый день недели, понедельник. Прошло семь дней. В свободное послеобеденное время Егор, найдя уединённый участок мостков, выступающих от сфинксов вглубь Невы, раскинул на фоне Исаакиевского собора виртуальное полотно. Настроив плотность голографического экрана на минимальные значения, чтобы его глаза вбирали в себя построенные древними, изучаемые и сохраняемые современниками, красоты, сжав золотой стилус в специальном захвате кисти (подсмотренном в сканах какой-то древней книжки по детскому правописанию), он занимается каллиграфией. Старым, забытым искусством красивого написания слов. Искусством из тех времён, когда буквы ещё не были просто способом передачи информации, но старательно выводились рукой с помощью писчей принадлежности на сделанных из органических материалов полотнах. И сохраняли в себе творческий отпечаток каждой писавшей их личности.