– Так нечестно. Это я придумал, – забурчал Кир.

– Не придумал, а угадал, – со спокойной улыбкой ответил я и улегся в постель, затушив свечу.

Глаза слипались, но сквозь наступающую тьму забвения я слышал, как дети шепотом обсуждали мою историю и Арта. Безумно хотелось спать, но мысли, подобно мотылькам, летели на угасающее пламя моего сознания.

– Малыш, ты так устал. Позволь мне обнять тебя. Позволь коснуться твоего лица, – тьма дрожащей дымкой окружала монаха.

Сегодня свет подпустил соперницу так близко, что она смогла коснуться губами ушей пленника, уговаривая его отвернуться от мерзкой свечи.

– Ро, проснись! Рос! – голова гудела, когда я открыл глаза.

Я тихо встал и, заправив постель, вышел во двор. Мир был наполнен тишиной, только пение цикад нарушало ее господство. Солнце лишь слегка поднялось, украдкой лаская просыпающуюся природу, как любящий мужчина будит спящую женщину. Его лучистые руки обнимали землю, а губы целовали кроны деревьев.

Наколов дров и принеся свежей воды, я отправился к иве. Хотелось побыть там, пока мир и дом еще спят.

Чем ближе я подходил к древнему древу, тем отчетливее ветер доносил мне нежную мелодию. Я мог поклясться, что так звучит деревянная флейта, но не мог бы ответить, откуда это знаю. Музыка гармонично дополняла шелест утреннего весеннего ветерка и пение ручьев. Незаметно для себя, я замедлился, чтобы не нарушить гармонию природы. Шаг за шагом, приближаясь к пологу ветвей ивы, я задержал дыхание, наслаждаясь волшебной мелодией. Отодвинув тонкие ветви, заглянул за занавес. В длинной ночной рубахе, с распущенными волосами и спиной ко мне, на корне, который поднялся над землей, сидела Сойка. Босые ноги девочки омывала ледяная вода озера, а ветер ласково трепал ее белоснежные кудри. Сойка играла на простой деревянной флейте, перебирая тонкими пальчиками по маленьким отверстиям музыкального инструмента. Казалось, что она не заметила, как слушателей стало на одного бородатого бродягу больше. Маленькие птички подпевали, сидя на плакучих ветвях, зайцы настукивали лапками, а ежики фыркали в такт этой идиллии. Я тоже не удержался и принялся насвистывать простую мелодию, стараясь не сильно фальшивить. Музыка была очень знакома мне, я слышал ее не раз, но где и когда – вспомнить был не в силах. В голове, подобно бабочке, порхала одна мысль: «Музыка волн-музыка ветра».

Не привлекая к себе внимания, я опустился на сырую землю, вслушиваясь в парящие в воздухе ноты. Волны кругами разбегались каждый раз, когда девочка опускала пяточку в воду. А ивушка качала ветвями, когда малышка откидывала непослушные белые кудри назад, движением головы, не прекращая играть. Мне показалось, что я вижу, как молодая трава колышется в такт мелодии, ускорив свой рост, стремясь не к солнцу, а к хрупкой девочке с деревянной флейтой.

Приглядевшись, я заметил тонкий, похожий на крысиный, хвост белоснежного лысого кота. Странное животное, клубком свернувшись на коленях, погрузилось в дрему, наслаждаясь теплом ребенка и красотой музыки. Чувствуя себя полновластным хозяином, кот вытянул лапы, поднялся, потянулся и снова улегся; при этом Сойка не прервала мелодию. Наоборот, мелодия стала красивее и сложнее, подобно плетеному кружеву, она развивалась от простых узоров к сложным. Я мог различить в ней не только шелест листвы и звон капели, но и весенний дождь, и щебетание прилетевших птиц, и даже рокот реки, что сбросила ледяной панцирь, устремляясь навстречу морю. С каждой нотой усиливался и ветер, но, при этом, он оставался таким же ласковым.