Путь в бессмертие Николай Архипов

Глава1.

Танк двигался медленно, по-деловому лязгая гусеницами и подминая под себя всё, что попадалось на его пути. Казалось, что уже ничто не могло остановить его. Вот уже стальной корпус "Тигра" вплотную подошёл к укрытию бронебойщика. Стоило протянуть руку, и можно было на ощупь почувствовать раскалённую августовским солнцем броню смертоносной машины. Время для солдата перестало быть соразмерным. Секунды превратились в вечность.

– Давай, давай, – шептал Иван, прижимая к груди увесистую связку гранат. – Ползи, тварь, чего медлишь.

"Тигр" завис над щелью, в которой, пригнувшись к земле, замер солдат. Затем танк утробно рыкнул, выпустил из выхлопной трубы сизое облако гари и накрыл стальным брюхом бревенчатое укрытие. На Ивана посыпалась земля, затрещали доски, и вмиг стало темно, как в могиле. Солдат ещё сильнее вжался в холодный пол и до боли в костяшках сжал рукоять гранаты. Жутко захотелось закрыть глаза. Как в детстве, когда становилось страшно. Закрыл глаза – и всё, тебя не видно. Ты в домике. Иван невольно усмехнулся, вспомнив далёкое детство и тут же оглянулся. В укрытие посветлело. «Тигр» проехал щель, к счастью, не повредив хлипкое на вид сооружение.

– Спокойно, парень, – Иван схватился свободной рукой за бревно и высунулся из укрытия. – Не торопись. Спешка в нашем деле ни к чему…

Он замолчал, внимательно следя за удаляющейся машиной, затем резко взмахнул рукой и со всей силы метнул связку гранат. Взрыв он услышал уже в укрытии. Его снова густо осыпало землёй. Иван встряхнул непокрытой головой и выглянул из щели. Машина горела, но всё ещё двигалась.

– Готов, – улыбнувшись, пробормотал Иван и огляделся.

Чуть левее приближался ещё один "Тигр", дрожа тяжёлым корпусом и неуклюже переваливаясь с боку на бок. Танк весело сверкал свежей краской с жирно намалёванной свастикой на боках, словно только что сошёл с конвейера.

– Да что б вас. Откуда только берётесь. Прёт, как на параде. Щас я тебя приземлю, заляпаю нашей землицей по самое некуда, – сплюнув от досады, проговорил Иван и снова нырнул под брёвна. – Чёрт, да где же она. Была же, была…

Натыкаясь на пустые ящики из-под снарядов, расшвыривая навалившуюся на пол землю, солдат лихорадочно искал пропажу. Подняв сколоченный из горбыля стол, он вдруг замер. На полу, неловко подвернув руки, лежал его заряжающий Сашка Быстров. Совсем ещё пацан. Ему только-только исполнилось семнадцать. Лопоухий, с припухлыми по-детски губами, сейчас он был таким беспомощным и трогательным, что у Ивана от жалости задрожали губы. Он скрежетнул зубами и со злостью отшвырнул стол. Склонившись над парнем, сержант закрыл Сашке глаза. Рука его скользнула по руке друга, и он нащупал связку гранат, приготовленную Сашкой, но так и оставшуюся лежать рядом с ним. Недолго раздумывая, Иван привычно схватил её и, не мешкая, выскочил из укрытия. Он с ходу, не скрываясь, стоя в полный рост, кинул гранаты под гусеницу танка.

– Третий, – устало пронеслось в его голове. Первый он подбил своим противотанковым ружьём, когда Сашка был ещё жив и сидел рядом, подавая патроны. Иван осмотрелся. Оставшиеся танки противника отступали под натиском подоспевшего резерва. Кругом слышалось удалое "Ура". Румынской пехоты уже не было видно на поле боя.

– Теперь можно и передохнуть.

Но передохнуть не получилось. Из горящего "Тигра" в чёрных как смоль комбинезонах через открывшийся люк полезли фрицы. Иван выхватил из кармана пистолет с двумя оставшимися патронами и в упор расстрелял одного танкиста, двое других даже не успели поднять автоматы, как упали рядом с танком словно подкошенные. Солдат оглянулся. Позади него стоял и весело улыбался загорелый пехотинец с автоматом в руке. Из-за горящего танка появились ещё человек десять солдат. Форма на них была словно только что со склада, да и оружие блестело, как на смотре.

– Ну ты даёшь, паря, – прокричал пехотинец, по всему видать, ещё не обстрелянный, в прошлом шахтёр. Он и автомат-то держал неумело, как отбойный молоток. – Знатно на-гора выдал. По-нашему. Молоток.

Он обвёл взглядом высотку и враз посуровел. На чисто выбритых широких скулах отчётливо обозначились желваки. Вокруг, насколько хватало глаз, лежали разбитые орудия, стояли горящие танки. Свои, родные тридцатьчетвёрки. Немецкие "Тигры", "Пантеры". И трупы, трупы, трупы. Вперемешку с врагом, в окопах и на поле боя, среди неубранных хлебов и в воронках. Наполовину высунувшиеся из танков, обгорелые, лежащие в развороченной снарядами земле. Вперившие невидящие глаза в потемневшее от копоти выцветшее летнее небо. Лишь десятка полтора чудом уцелевших бойцов устало сидели на краю окопа и сворачивали почерневшими пальцами толстые самокрутки.

– Хана батальону, – прохрипел Иван, без сил опустившись на вывороченное танком бревно. – Хана…

Он обхватил голову руками и закрыл глаза. По грязным от пыли щекам медленно и как-то неуверенно скатилась слеза, оставив за собой тонкий холодный след. Так он последний раз плакал ещё пацаном над могилой матери в свои неполные четырнадцать лет.

Глава 2.

Сквозь соломенную крышу сарая дружно и весело пробивались лучи утреннего солнца, освещая незатейливую постель, устроенную на прошлогоднем сене. Из-под разноцветного одеяла с одной стороны выглядывала лохматая голова, а с другой босые ноги Ивана Селиверстова, колхозного бригадира. Иван как мог укрывался от назойливого солнца, но совсем спрятаться от него так и не получалось, а подвинуться в тень было ужасно лень. Да и спать жуть как хотелось. Сон такой сладкий снился, что смотрел бы и смотрел его без конца. Лидка Крайнева снилась, давняя пассия бригадира. И главное, понятно было, что это всего лишь только сон. Делать можно абсолютно всё что захочешь, только вот делать это всё как-то уж совсем не получалось. Изворачивалась Лидка, словно уж, целовать себя так и вовсе не давала. Смеялась, бестия, и хоть ты тресни, а ничего у Ваньки не ладилось. Солнце ещё как назло мешало хорошенько сосредоточиться. Светит и светит прямо в глаза. Лидка от этого то и дело пропадает…

– Ваня! – как сквозь вату услышал бригадир. – Вань, вставай, народ наряжать пора!

Иван тотчас откинул рукой одеяло и, не открывая глаза, сонно прохрипел себе под нос:

– Щас, тёть Маруся, щас, только Лидку поймаю и пойду. Щас.

– Какая ещё Лидка? Где? Ваня! – в сарае послышались шаркающие шаги тётки. – Вот чертёнок. Опять всю ночь прогулял. Теперь и не поднимешь.

Шаги неумолимо приближались. Образ зазнобы таял безвозвратно. Полупрозрачная Лидка ехидно усмехнулась на прощание и исчезла вовсе. Иван от досады на тётку, а больше всего на Лидку недовольно поморщился, засопел и вдруг неожиданно для себя оглушительно чихнул.

– Подъём, гуляка! – раздался тонкий крик в самое ухо парню.

Иван вскочил и, так и не открывая глаз, затараторил:

– Встаю я, встаю. Один момент.

– То-то же, – засмеялась тётка и, судя по удаляющимся шагам, вышла из сарая.

Иван блаженно улыбнулся и снова рухнул на смятую постель. Но не успел он как следует всласть насладиться наступившей тишиной, в сарай степенно, даже можно сказать вальяжно, как и подобает хозяину, вошёл здоровенный, старый, как пень, разноцветный петух. Он склонил свою глупую напрочь голову куда-то вбок и внимательно обвёл сарай единственным немигающим глазом. Второго у него почему-то и вовсе не было. Убедившись, что всё в порядке, петух вскинул голову, колесом выгнул грудь, расправил крылья и так гаркнул, что сам от непомерной натуги качнулся так, что чуть не кувырнулся. Кое-как устояв на ногах, он вознамерился было повторить свой боевой клич, но тут же был сбит с ног увесистым ботинком размера этак сорок четвёртого. Иван поднялся и грозно посмотрел на дверь. Петуха как ветром сдуло.

– Пора, однако, а то от председателя достанется на орехи, да и бригада без меня не выйдет, – подумал он и стал одеваться.

Натянул штаны, обулся, перекинул рубашку через плечо и направился во двор. Там на завалинке ещё со вчерашнего вечера стояло ведро с водой. Его Ваня всегда запасал загодя, чтобы утром время не тратить. Он бросил рубашку на мостки, поднял над головой ведро и опрокинул на себя ледяную влагу. Сердце, казалось, сразу остановилось, дыхание тоже перехватило, но парень только крякнул и как-то по-собачьи встряхнулся. На крыльце снова показалась тётка.

– И как только терпит такое, – пробурчала она, подавая Ване полотенце. – Глядеть и то жуть берёт.

– Для здоровья полезно, тёть Маруся, – растирая крепкое тело, улыбнулся парень. – Корчагин тоже холодной водой закалялся.

– Это кто ж такой, с Посада что ли? У нас таких вроде как нету.

– Вот темнота, – Иван от возмущения даже полотенце опустил. – Я же тебе рассказывал. Даже книжку читал. Помнишь, который ослеп и умер молодым? Ты ещё плакала да причитала?

– Да ну тебя, – тётка сердито махнула рукой и направилась в дом. – Начитаются своих книжек до одури, потом с ума сходят. Иди поешь да бригаду собирай, а то на обед снова не придёшь. Высох совсем со своим колхозом. Я вот отцу вечером всё расскажу, как ты неслухом растёшь. Он тебе покажет и гулянки, и Лидуху, и этого твоего… Как его, Корчажкина.

Иван весело засмеялся. Так задорно и звонко на селе мог смеяться только он один. Его за это однажды в школе даже в спектакле играть позвали. Там герой должен был тоже смеяться, а Славка Дмитриев, который играл того самого героя, ну никак не мог рассмеяться в нужный момент. Пока играли на репетиции, так все нормально было, но как только доходило до выступления, на Славку нападала такая серьёзность, что никакими силами её не побороть. Иван поначалу наотрез отказался заменить дружка. Тогда его упросили просто посмеяться за кулисами в нужный момент. На это Иван согласился. Работа наладилась. Славка на сцене только рот открывал, а Иван, прячась за шторой, хохотал за него. Первый раз ещё ничего получилось. Никто не понял, что ржёт на сцене совсем не Славка, а вот на втором акте произошла досадная осечка, которая навовсе отбила желание у Славки лицедействовать перед публикой. Иван прозевал ход сюжета, отвлёкся и упустил момент. Славка в это время на сцене старательно рот открыл, вовсю изображая веселье, а вокруг вместо смеха стояла мёртвая тишина. Оно бы ещё ничего, никто бы и не понял, чего это вдруг герой молча рот дерёт, если бы не учительница, она же режиссёр спектакля. Взяла и дёрнула не к месту Ивана за рукав, тот и захохотал. Но, к сожалению, было уже поздно. Славка к тому времени на сцене рот свой уже закрыл и злой как чёрт собирался доигрывать сцену, как за кулисами раздался совсем неуместный смех. Славка побледнел и замер. Зал на минуту затих, потом, словно шквал, обрушился весёлый смех. Долго потом вспоминали артистам этот спектакль, изводили героя до слёз. Славка переживал провал, а Ивану было хоть бы что. Он и сам с удовольствием смеялся с остальными над курьёзом с озвучкой.