Вот Вероника обмакнула ручку в мисочку с кровью, принялась выводить какие-то символы на листке бумаги, при этом шептала что-то монотонное, на одной ноте, то наращивая темп, то сбавляя, вот приложила листок к фотографии, раненой рукой зачерпнула из мисочки землю, перемешанную с кровью, бросила небрежно на фотографию, вот брызнула на неё подкрашенной кровью водой…
Регина, сама не своя не от страха уже, от ужаса, вдруг поняла, что вовсе не ритуала боится, а Веронику. Ну ясно же, не в себе девушка, сильно не в себе, кто её знает, что в следующую секунду учудит? А вдруг ножом размахивать начнёт, вдруг её, Регину, теперь порежет? И понимала она, что слиться со стеной не получится, и что сбежать невозможно, понимала, что для этого придётся, по меньшей мере, отпихнуть Веронику с дороги, вот и жалась к стене, стараясь дышать через раз.
Вероника чиркнула спичкой, подожгла фотографию вместе с листком, поднесла её к зеркалу, вгляделась в его поверхность, стараясь, разглядеть что-то в неровном пламени, и тут что-то произошло…
Сдавленно вскрикнув, Вероника выронила фотографию и, потеряв сознание, рухнула на пол, упало зеркало. Не так, чтобы разбиться, опрокинулось просто, отражающей стороной вниз, и, будто смахнул кто, разом разлетелись по маленькому помещению свечи…
Регина завизжала от ужаса, занялись пламенем домотканые половички, загорелся подол Вероникиной рубахи…
Первым порывом Регины был побег. Просто сбежать и всё, но… как же Вероника? Пламя быстро распространялось. Слишком быстро для обычного огня… Надо принимать решение. Регина распахнула дверь. Волна воздуха, ворвавшаяся в помещение, дала огню сил, пламя взметнулось, поползло по деревянным стенам. Регина, руками сбив пламя с рубахи Вероники, подхватила ту под мышки, волоком потащила прочь из огненной ловушки.
Ох и тяжела она была! Пока вытащила, думала сама сейчас тут же, рядышком приляжет, от натуги сознания лишившись, но нет, справилась, видно, страх сил прибавил, вытащила Веронику в гостиную, плеснула на неё водой из бутыли.
Помещение наполнялось дымом, пламя стремительно распространялось. Всё гудело, трещало и, вторя пламени, подвывала от безысходности Регина. Одна она не уйдёт, не сможет, а Вероника всё никак в себя не приходит… Волоком, преодолевая метр за метром, Регина подтащила её к коридору, кинулась к двери, ударила пальцами по щеколде, распахнула дверь. Вот она – свобода. Ещё пару шагов и всё, опасность уйдёт, но Вероника…
Регина кинулась назад, кашляя отыскала в дыму подругу, снова потащила к выходу, он был так близок…
Вот уже ступеньки. Их три. Надо постараться. Последний рывок…
Силы закончились сразу, стоило только вывалиться из горящей бани, Регина упала на траву, одной рукой обнимая всё ещё не пришедшую в себя Веронику, и тоже уплыла куда-то в блаженное небытие. И так ей хорошо в нём было. Её качало на волнах, баюкало, с ней небытие разговаривало ласковыми голосами – какие-то повторялись, какие-то звучали однократно, какие-то казались знакомыми и родными, какие-то совсем чужими, небытие нежно обнимало её, укутывая в звёздное покрывало, небытие обещало что-то, дарило покой и негу, и оттого слишком грубым и резким оказалось пробуждение.
Что-то мешалось в горле, что-то огнём горело на сгибе локтя, что-то противно пищало в изголовье… И запах… В ноздри бил резкий запах больницы и лекарств, от него тошнило и кружилась голова.
Регина не торопилась открывать глаза, она привыкала. К звукам, запахам, к мерзкому писку какого-то аппарата. Где она? Что с ней произошло? Не помнит… Мысли ползают в голове медленными улитками, не единой не распознать, пустые, обрывочные и бессвязные, они причиняют боль, стучат в висках навязчиво и неукротимо. Из горла торчит какая-то трубка. Она мешает, хочется выдернуть её и дышать, дышать… Какое это счастье – просто дышать. И пусть нос улавливает только запах лекарств, чистящих средств и почему-то гари, сейчас эта гремучая смесь кажется упоительной, просто потому, что есть она, способность чувствовать. Значит жива. Значит ничего фатального…