– Зачем же нам разлучаться? – блаженно щурилась на его груди Варя, – Мы же любим друг друга.

– Затем, Варвара-краса, что меня жена дома ждёт. Сынки малые ещё совсем. Я им нужен! Я люблю их!

– И Тоньку?

– Ну разумеется!

– А вот и нет! Меня ты любишь! – обиделась девушка. Поднялась, села, повернувшись к Игнату спиной, обхватила руками колени. – Коли не любишь, чего ж тогда в землянку ко мне тайком сбегаешь? Или дома дел нет? Или сынки внимания не требуют? Нет, Игнат… Кабы любил ты Тоньку, мыслей бы даже обо мне не допускал. А ты сейчас здесь. Со мной…

– Околдовала. Как есть, околдовала. Да, с тобой! – он тоже поднялся с лежанки, застеленной старыми одеялами, нашарил на земляном полу свои брюки, порылся в кармане, выбил папиросу из пачки, прикурил, – И соглашусь, тянет… Душу ты из меня тянешь, мне и сладко с тобой и больно, и боязно, мне и вырваться хочется и… умереть в твоих объятиях. И да, я кругом виноват, знаю, что предал семью и дальше предавать стану, это пагубно… это неправильно всё, но я не могу остановиться. – Затянулся, выпустил струйку едкого сизого дыма, с силой затушил папиросу о землю, буквально вмял окурок, утопив в мягкой почве. – Отпусти меня, Варя! Ведь не быть нам вместе!

– Да вот ещё! – Варя высокомерно улыбнулась, – почему же не быть-то? Да неужто я Тоньку не знаю? Столько лет дружим… Как только узнает, что ты ко мне на свиданки бегаешь, быстро мальчишек заберёт да к родителям переедет.

Так и вышло. Антонина даже объясниться ему не дала. Он за порог – на работу, она мальчишек собрала, вещи, и даже кошку – любимицу с собой прихватила и пошла к родительскому дому, не ведая, примут ли назад. Ведь так повелось на Руси, что жена должна прощать. Оскорбления, избиения, измены – да всё, что вздумается мужику сотворить. Должна прощать, молчать, принимать его любым, но ни в коем разе не разрушать семью! Вот и боялась Тоня в родительский дом идти. Ведь не примут если, к мужу назад отправят, придётся ей с детьми на улице жить. Под мостом, под забором, в сараюшке старенькой – где угодно, лишь бы не с ним. Только не с тем, кто предал. Тот, кто предал единожды, непременно предаст снова. Не готова Тоня предательство прощать, уж лучше действительно под мост.

Но родители приняли, и отец потом едва не застрелил Игната из охотничьего ружья – еле удержали, а мать прогнала его со двора, отхлестав мокрым полотенцем, когда за семьёй явился. Антонина же даже разговаривать с мужем не стала, лишь глянула свысока и, не проронив ни слова, скрылась за дверью дома, тогда и понял Игнат, что, следуя за Варварой, он сжигал за собой мосты.

Варя долго отнекивалась, отвечая на вопросы родителей, крутилась, врала, плакала, обвиняя обоих в неверии, ведь она дочь им родная, неужто врать станет? А они почему-то предпочитают сплетни досужие слушать! Обижалась, целыми днями могла не разговаривать ни с матерью, ни с отцом, игнорируя вопросы и извинения, но, когда однажды поняла, что дитя под сердцем носит, деваться стало некуда. Покаялась.

Скандал вышел знатный! Ведь на всю округу опозорила, с женатым связавшись! Да ещё и понесла от него… Что люди скажут? Как теперь им в глаза смотреть, зная, что родное дитя учудило такое?! Выгнал её отец из дома сгоряча. Ведь какое позорище! У него – председателя колхоза, у его жены – директора школы дочка дитя прижила! Как пережить-то?…

Варвара ушла в лес, в землянку, да только не проживёшь в ней зимой, а та уже на подходе. Ледок, сковавший опавшую листву и жухлые кустики травы, по утрам под ногами хрустит, морозец прихватывает щёки…

Не хотела она такой судьбы! Разумеется, не хотела. Да чего уж теперь? Дитя есть. Пусть не бьётся ещё под сердцем, не ворочается, но всё же есть, и этого не изменить, так что же делать? Хоть с моста вниз головой в омут…