Так прошла ночь – в тревожном ожидании и безмолвных разговорах с духами. А за стенами хижины жизнь в поселении продолжала свой извечный танец, готовясь к неведомому, что принесёт новый рассвет.

Утро ворвалось в сознание Рола пронзительными женскими криками, разносившимися по всему поселению Та-Ку-Ри. Он с трудом разлепил веки, чувствуя, как тяжесть вчерашних событий стягивает его тело подобно сыромятным ремням. Голова гудела, словно в ней поселилось целое гнездо лесных шершней, но настойчивые звуки ссоры безжалостно вырывали его из объятий спасительного забытья.

Издав тихий стон, Рол поднялся с ложа, устланного мягкими шкурами волков и оленей. Его могучее тело, покрытое паутиной шрамов – живой летописью прошлых сражений – напряглось, готовое встретить новые испытания. Грубыми пальцами он пригладил спутанные за ночь волосы и, прищурившись от резкого света, вышел из хижины навстречу ослепительному утреннему солнцу.

Глаза Рола, привыкшие к полумраку жилища, не сразу различили происходящее. Он прикрыл их широкой ладонью, пытаясь разглядеть источник шума. Вскоре его взгляд сфокусировался на большой деревянной клетке на краю поселения. Внутри неё стояла она – Айла, новая пленница из южного племени Та-Ну-Ри.

Молодая женщина, едва прикрытая лёгкими одеждами из выделанной кожи, вцепилась тонкими пальцами в прутья клетки. Её лицо, обрамлённое каскадом чёрных как ночь волос, исказила маска ярости. Глаза, тёмные и глубокие, метали молнии в сторону женщин племени Та-Ку-Ри, проходивших мимо.

Рол невольно замер, пленённый дикой красотой пленницы, несмотря на клокочущий в нём гнев. Её стройное, гибкое тело украшали замысловатые татуировки в виде языков пламени, извивающихся по смуглой коже. Эти рисунки, казалось, обретали жизнь с каждым её движением, создавая иллюзию настоящего огня, танцующего по телу. Длинные угольно-чёрные волосы рассыпались по плечам, подчёркивая хрупкость и одновременно несгибаемую силу их обладательницы.

Глядя на неё сейчас, Рол с трудом узнавал в этой гордой, пышущей яростью женщине ту испуганную девочку, которую он захватил в плен всего несколько дней назад. Тогда она дрожала, как осиновый лист на ветру, готовая на всё ради спасения своей жизни. Теперь же перед ним стояла истинная дочь племени Огня – непокорная и опасная, как пламя лесного пожара.

– Женщины грязь! – кричала Айла, её голос дрожал от переполнявшего её гнева. – Зачем смотреть на Айла? Айла не зверь лесной! Уходить! Делать работа своя!

Женщины племени Та-Ку-Ри, собиравшие неподалёку съедобные коренья для утренней трапезы, с изумлением и нескрываемым возмущением разглядывали пленницу. Одна из них покачала головой и с презрением сплюнула на землю:

– Огонь-девка шуметь много! – проскрипела она, тяжело опираясь на суковатую палку. – Благодарить должна, что еда давать ты! Ты племя теперь черви кормить в земля!

Тяжёлая тишина повисла над стоянкой племени Та-Ку-Ри. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь густые кроны деревьев, расчерчивали землю причудливыми узорами света и тени. Запах дыма от костров смешивался с терпким ароматом свежевыделанных шкур и сушёных трав.

При упоминании погибших соплеменников Айла вздрогнула всем телом, словно невидимый кулак ударил её прямо в грудь. В её ночных глазах на мгновение мелькнула неприкрытая боль – глубокая и всепоглощающая, словно бездонная пропасть. Но уже в следующий миг девушка с южного племени взяла себя в руки. Её изящное лицо, обрамлённое спутанными чёрными волосами, исказилось в гримасе презрения. Она отвернулась от женщин племени Та-Ку-Ри, всем своим видом показывая, что не желает больше разговаривать с «дикарками».