– Я предпочитаю стоять, – его голос звучал с той профессиональной нейтральностью, которая выдавала многолетнюю практику допросов и сбора свидетельских показаний. – Просто скажите, что вы знаете. Анна жива?

Александр встал рядом с Еленой – символический жест объединения против внешнего наблюдателя, которым в данной ситуации парадоксально оказался родной брат жертвы.

– Мы нашли доказательства того, что Анна могла быть участницей экспериментов доктора Валерия Савченко, – начала Елена, тщательно выбирая формулировки, балансируя между профессиональной точностью и эмоциональной чуткостью. – Эксперименты связаны с… психологическим перепрограммированием личности.

Она заметила, как зрачки Костина расширились – вегетативная реакция на эмоционально значимую информацию.

– Перепрограммированием? – повторил он с той особой интонацией, которая возникает при столкновении с концепцией, не укладывающейся в картину мира. – Вы говорите о… промывании мозгов? Гипнозе?

– О чем-то гораздо более фундаментальном, – Елена подошла к столу и открыла ноутбук. – С вашего разрешения, я покажу вам некоторые материалы. Должна предупредить, они… могут быть болезненными для восприятия.

Костин кивнул, его челюсти сжались в бессознательном жесте подготовки к психологическому удару. Он подошел к столу, сохраняя физическую дистанцию от Елены и Александра – пространственное выражение психологического недоверия.

Елена открыла один из файлов, скопированных из архива Савченко. На экране появилась запись терапевтической сессии с Анной – до того момента, как она стала объектом эксперимента.

– Это ваша сестра пять лет назад, – пояснила Елена, наблюдая за реакцией Костина.

Его лицо на мгновение исказилось гримасой боли – первая эмоциональная трещина в профессиональном фасаде. Он невольно подался вперед, как будто физическая близость к экрану могла сократить пятилетнюю дистанцию с сестрой.

– Это… последняя сессия перед началом эксперимента, – продолжила Елена, переходя к следующему файлу. – А это запись через месяц после начала… процедур.

На экране была та же женщина, но её взгляд изменился неуловимо и фундаментально одновременно. В глазах, когда-то выражавших живой интеллект, теперь застыло странное отсутствующее выражение – как будто личность, обитавшая за ними, отступила, освободив место для чего-то другого.

– Что он с ней сделал? – голос Костина стал хриплым от подавляемых эмоций.

– Савченко разработал методику, позволяющую реструктурировать базовые компоненты личности, – Елена говорила с той особой отстраненностью, которая возникает при необходимости вербализировать травматическую информацию. – Используя комбинацию психоактивных веществ, гипнотических техник и… контролируемой травматизации, он создает доступ к фундаментальным слоям психики. Затем происходит… перезапись.

Она заметила, как руки Костина непроизвольно сжались в кулаки – соматическое выражение ярости, которую разум еще не полностью осознал.

– Вы утверждаете, что моя сестра жива, но… не является собой? – его голос звучал с интонацией человека, пытающегося сформулировать концепцию, для которой в языке не существует точных слов.

– Мы полагаем, что она жива, – вмешался Александр. – И что её личность была… модифицирована. Мы не знаем, насколько глубоки эти изменения и обратимы ли они. Но судя по записям, Савченко сохраняет своих «объектов» после трансформации. Использует их… в своих целях.

Елена заметила, как профессиональное выражение лица Костина на мгновение сменилось выражением чистого ужаса – эмоциональная реакция, которую не смогли сдержать даже годы полицейской выучки. Но затем его черты снова затвердели, как застывающий цемент.