Настоящий Костин сделал еще один шаг вперед, его рука снова дернулась к внутреннему карману – инстинктивное движение к оружию, незавершенное, но показательное.

– Где мой брат? – спросил он, и в его голосе Елена уловила оттенок, которого не замечала раньше – легкий акцент, едва заметное изменение в артикуляции определенных фонем. – Что вы с ним сделали?

Лже-Костин наклонил голову, изучая его с научным любопытством естествоиспытателя, наблюдающего за интересным образцом под микроскопом.

– А вот это уже интересно, – сказал он. – Кто же ты такой? Не настоящий Игорь, очевидно. Еще один из нас? Запасной вариант Савченко?

– Я Антон Рябов, – ответил мужчина у двери, и теперь Елена заметила, что его черты, несмотря на поразительное сходство с Костиным, все же имели тонкие отличия – чуть более высокие скулы, немного иной разрез глаз, едва заметная асимметрия ушных раковин. – Журналист. По крайней мере, был им, пока Савченко не решил, что мое лицо лучше послужит другим целям.

Он повернулся к Елене:

– Извините за весь этот спектакль, доктор Северова. Мне нужно было убедиться, что вы не с ними. Поэтому я следил за вами, притворяясь Костиным. Я не знал, кому можно доверять.

– Но записка… ключ… – Елена пыталась соединить разрозненные куски информации в когерентную картину, ее мозг работал на пределе когнитивных возможностей, пытаясь интегрировать противоречивые данные.

– Это действительно мой кабинет, – объяснил Рябов. – Я оставил записку вчера, зная, что Савченко и его люди следят за мной. Это был способ передать вам информацию без прямого контакта. Но они добрались до меня раньше, чем я ожидал. Провели… процедуру. Я очнулся уже с новым лицом, в клинике Савченко. Мне удалось сбежать во время транспортировки в клуб.

Лже-Костин – или Анна, Елена все еще не могла определиться – рассмеялся, но смех имел механическое, неестественное качество, как у сломанной музыкальной шкатулки.

– Какая ирония! Журналист, которого трансформировали, чтобы заменить полицейского, встречает другого трансформированного, который уже выполняет эту роль, – он повернулся к Елене. – Видите, доктор Северова? Вот что такое проект «Лабиринт». Создание взаимозаменяемых личностей, абсолютно идентичных внешне, но внутренне модифицированных для различных целей. Представьте себе возможности! Политик, внезапно меняющий свои убеждения. Свидетель, отказывающийся от своих показаний. Супруга, которая больше не помнит о жестокости мужа. Всё это – лишь верхушка айсберга.

Отвращение смешалось в душе Елены с профессиональным любопытством – комплексная эмоциональная реакция, сочетающая моральное осуждение с интеллектуальной заинтригованностью. Как психолог, она не могла не оценить масштаб концепции. И одновременно не могла не ужаснуться её применению.

– А где настоящая Анна Волкова? – спросила она, пытаясь выиграть время, краем глаза замечая, как Рябов медленно перемещается, занимая более выгодную позицию для возможного физического противостояния.

Лже-Костин улыбнулся, но теперь улыбка была иной – более мягкой, женственной, затрагивающей глаза, создавая эффект искренности и теплоты.

– Я и есть настоящая Анна, – сказал он, и голос изменился, стал выше, мелодичнее, с характерными интонационными паттернами, свойственными женской речи. – По крайней мере, часть меня. Когда Савченко начал свои эксперименты в клубе, я была его первой… добровольцем. Не совсем добровольным, конечно, но не вполне и жертвой. Понимаете, он показал мне возможности, перспективы. Освобождение от единственности, от тирании одной-единственной личности. Александр не понимал. Он всегда был таким… линейным. Одна цель, одна дорога, одна жизнь. А я хотела большего.