Она напряглась, инстинктивно оценивая дистанцию до выхода и потенциальные препятствия на пути.

– Да, это я.

– Для вас оставили сообщение, – официант протянул ей запечатанный конверт. – Мужчина попросил передать, если вы придете.

Елена осторожно взяла конверт, визуально фиксируя отсутствие подозрительных признаков – пятен, неравномерных утолщений, характерного запаха.

– Когда он был здесь?

– Вчера вечером, перед закрытием, – ответил официант. – Сказал, что это важно.

Она подождала, пока официант отойдет, прежде чем открыть конверт. Внутри был ключ – обычный ключ от квартиры или офиса – и записка, написанная торопливым почерком с сильным нажимом и заострёнными окончаниями букв – графологические признаки эмоционального напряжения и торопливости:

«Доктор Северова, если вы читаете это, значит, я не смог прийти на встречу. Это плохой знак. Ключ от моего кабинета, адрес на обороте. Всё, что я собрал о клубе, там, в сейфе за книжной полкой. Код – дата рождения Савченко. Будьте осторожны. Он знает больше, чем показывает. Они оба знают. А.Р.»

Елена перевернула записку. Адрес в деловом центре на окраине города. Там располагались офисы небольших компаний, вдали от центральных районов – идеальное место для конфиденциальной деятельности, требующей относительной анонимности.

Она подняла взгляд, встретившись глазами с Костиным, и едва заметно кивнула, сигнализируя о необходимости переговорить. Он ответил таким же минимальным жестом, завершил свой кофе и двинулся к выходу, оставив на столике купюру, покрывающую счет.

Елена спрятала ключ и записку в карман, расплатилась за нетронутый кофе и вышла из кафе. Интуиция – этот комплексный неврологический механизм, интегрирующий сознательные наблюдения с подсознательно зафиксированными паттернами – подсказывала, что нужно спешить. Если с Рябовым что-то случилось, материалы в его офисе тоже могли быть в опасности.

Костин ждал её за углом, позиция, скрытая от прямого наблюдения из кафе, но обеспечивающая хороший обзор входа.

– Рябов не пришел, – сказала она, показывая ему записку. – Но оставил это.

Костин быстро просмотрел содержимое, его лицо оставалось бесстрастным, но глаза сузились – признак интенсивной когнитивной обработки информации с одновременной эмоциональной реакцией.

– Это может быть ловушка, – сказал он.

– Или там действительно есть что-то важное, – возразила Елена. – Что-то, что Рябов счел настолько значимым, что рискнул вернуться в кафе, зная, что за ним могут следить.

Костин обдумал её слова, взвешивая риски и потенциальные выгоды – типичный когнитивный процесс оперативного планирования, свойственный людям силовых профессий.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Мы проверим этот адрес. Но сначала я запрошу информацию о Рябове через базу. И вызову подкрепление, чтобы они дежурили поблизости. На всякий случай.

По дороге она позвонила Александру, но тот не ответил. Оставила сообщение, кратко описав ситуацию и указав адрес, куда направлялась. На мгновение подумала, не слишком ли это рискованно – делиться информацией, учитывая неопределенность его роли во всем происходящем. Но инстинкт подсказывал, что полная изоляция сейчас опаснее, чем ограниченное доверие.

Здание было типичной деловой постройкой начала 2000-х – стекло и бетон, функциональный модернизм без индивидуальных черт. Архитектурная безличность, создающая эффект психологической анонимности. Вход не охранялся, только камеры видеонаблюдения и домофон. Костин осмотрел периметр с профессиональной тщательностью, отмечая возможные входы и выходы, точки обзора, слепые зоны.