Кира, сощурив глаза, проводила взглядом вереницу девушек.

– Справишься?

Кира, казалось, вытянулась в струнку, жадно пожирая меня глазами:

– В лепёшку расшибусь, но сделаю.

– Вольно, —милостиво улыбнулась я. —Пойдём. Пора десять тысяч шагов нам добирать.

– А чего это “вольно”? Вы, госпожа, так путано иногда говорите, что ничего не понятно мне, —пожаловалась служанка.

– Расслабься, говорю. Мы с тобой, Кира, на самый верх этой пищевой цепочки, конечно, не попадём, но неплохо всё равно устроимся. Это тебе я, госпожа Никафондора, говорю. А теперь пойдем по парку погуляем. Погода чудесная.

Я начала получать удовольствие от этого мира. Есть, правда, хотелось, но этот момент мы переборем. Желудок болеть перестал, солнышко светило, птички пели, ну что ещё надо для полного счастья? —Лишние килограммы скинуть для свободы движений и …Денег.

– Кира, а кто занимается моим поместьем.

– Ну как, кто? Управляющий.

– И как он тебе? – взглянула я на девушку.

– Вот если как на духу – дурак, думаю. Он вам постоянно письма жалостливые пишет, что фейхоа не продается, коровы не телятся – в общем, денег нет. А вы, бедненькая, второй год в одних и тех же платьях гуляете – все смеются.

Я сорвала веточку и стала помахивать ею как хлыстиком.

– Письма сохранились?

– Ну да. В шкатулочке, ленточкой розовенькой перевязаны.

– Придем, покажешь. А это что за помещение? – показала я веточкой.

– Конюшня королевская.

– Да ты что!

Коней я любила. Очень. Ходила и на ипподромы, когда в другие страны выбиралась, и в конюшни покататься. Да и держалась в седле прилично. Что может быть прекраснее, чем скакать на коне, волосы развиваются! Ну, это я слукавила, конечно. Стрижка в Москве у меня была – каре. Нечему там было развеваться.

С седлом в руках вышел рослый черноглазый парень лет двадцати пяти, поздоровался с Кирой, и вопросительно приподняв брови, показал на меня глазами. Та замялась.

– Кира, ничего не хочешь мне сказать?

– Ну, в общем, так, – начала Кира от сотворения вселенной, – моя хорошая знакомая рассказала про родного брата. А он и красивый, и видный, влюбился в здешнюю девушку и страдает себе, дальше поцелуев не складывается. А про меня она знала, что я парней боюсь, а тут увидела меня с одним – удивилась.

– И? —я склонила голову.

– Ну, сказала я ей, что вы магичить чуток после болезни стали и сняли с меня сглаз. Так она в ноги бросилась, просила поговорить с вами – брата излечить, то ли от проклятия, то ли от сглаза.

– Этот, что ли, проклятый?

– Он… – вздохнула девушка.

Я оглядела молодца, и в самом деле видного.

– Есть здесь место в парке, где народ не ходит? Беседка какая? Мне с ним поговорить надо будет один на один. Ты же понимаешь, что в комнату нам его не стоит приглашать.

Кира задумалась, её нежный лоб морщился, не находя решения.

– Может, проклятый ведает о таком укромном уголочке?

Кира подошла к парню, они пошушукались, и, вернувшись, она объявила:

– Есть такая, в дальнем уголке, за кустами. О ней даже мало кто знает.

– Чудесно. Мы через час туда придем. Пусть ожидает. А ты на шухере постоишь.

– Где я постою? – растерялась Кира.

Да, надо мне с иномирными словечками завязывать.

– На страже постоишь, а то невесть что подумают, застав меня с конюхом.

– Ааа, да, конечно, постою и на страже, и на шухере этом.

Когда мы вдоволь нагулялись по парку, накрутив желанных шесть километров, и подошли к спрятанной в кустах миленькой беленькой беседке, конюх вовсю наворачивал вокруг неё круги. Припекло, видать, сердешного сильно.

– Кира, ты здесь, – оставила я служанку перед кустами.

– Как зовут тебя, сглаженный ты мой?