Человеческое существо, всегда и везде – его красота, благородство, прекрасная свобода, блаженство, новая вера должны были вращаться исключительно вокруг этого великого идола эпохи гуманизма, просвещения и революции – вот тогда и пришел конец абсолютизму земной карательной власти. С этого момента право человека на жизнь стало выше всех суждений Бога и человека. Все, что стало историческим, все, что было традиционным и существовало в виде мнений и институтов, было отдано в горнило критики: уголовное право, которое было более глубоко переплетено с верованиями, обычаями и самыми оригинальными чувствами прошлых поколений, чем другие части общественной жизни, должно было принять ту же участь. Естественно-правовой рационализм и философия с жадностью бросились в анализ наказания и карательной власти, началось господство теорий уголовного права, и после того, как в кругах мыслителей достаточно опостылели абсолютные и относительные, разумные и неразумные теоремы о наказании, законодательство принялось за работу по выработке наказания в соответствии со своими целями. Наступило время, когда определять политику страны стали прежде всего государственные интересы. Идея о неограниченном призвании государственной власти способствовать благосостоянию страны превентивным путем и по-отечески воспитывать подданных была особенно сильна в германской монархии. Забота государственной полиции о благосостоянии и благополучии подданных, о правовой безопасности и общественном порядке не знала границ. Поэтому, когда Прусское земское уложение7 переняло наследие Каролины в обобщающей кодификации немецкого уголовного права и в духе гуманности, свойственной эпохе Просвещения и законодательно реорганизовало систему наказаний, была подготовлена почва для введения различных градаций наказаний в виде лишения свободы, частично вместо смертной казни, которая была отвергнута как несправедливая и жестокая, а частично наряду с ней.

Соображения полицейской целесообразности, особенно в широкой области преступлений против собственности, вели в том же направлении. Идея градации тюремного заключения по срокам требовала логической завершенности системы – преступления, недостойные смертной казни должны были наказываться различными по тяжести наказаниями. Для выметания с улиц бродяг, нищих и тому подобных субъектов, нетерпимых для полицейским способом управляемого общества, существовали работные дома, пенитенциарии, прядильни – учреждения полуадминистративного, полупенитенциарного характера. Кроме того, военное ведомство издавна имело свои гауптвахты и арестантские дома, свои крепости и казематы для содержания военнопленных и военных преступников. Опираясь на эти материальные основы, Прусское земское уложение довольно произвольно определило для значительного количество преступлений очень примерные срока заключения в крепостях, в обычных и каторжных тюрьмах, иных пенитенциарных учреждениях. Но всего нескольких лет хватило тогдашним пруссакам, чтобы понять, что они слишком глубоко увязли в опасной арифметике тюремных наказаний. Указ от 26 февраля 1799 года помог свернуть со скользкой дорожки. Заключение в тюрьму8 на неопределенный срок до возможного помилования или в исправительное учреждение9 до доказанного исправления должно было помочь в тех многочисленных случаях, когда тюремное заключение на определенный срок казалось бесполезным. Тогда же вновь вернулись к плетям и порке, позорному столбу и клеймению, к ужесточению тюремного заключения путем добавления особых лишений, чтобы справиться с растущим числом уличных грабителей, взломщиков и воров-рецидивистов, чтобы общее чувство справедливости острее осознало, что тюремное заключение должно означать нечто иное, чем простое отрицание свободы, что оно сохраняет значительное позитивное содержание суровых наказаний, лишений и боли.