– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – Спросил он, озадаченный. – Как мне с ним поступить?
– Прости его. Он тебе всё отдаст, он тебя любит. Ему плохо без тебя. Он бродит вокруг твоего дома, не решаясь войти, с утра и до позднего вечера. Думаешь, я его раз видела? Я его вижу постоянно, он только заговорил сегодня впервые. Когда он смотрит на тебя – у него глаза больные. Не тебе казнить его за ошибки, он сам себя казнит.
Он отвернулся, глядя в никуда сквозь ветровое стекло:
– Ты не знаешь Майка.
– Знаю. Его и так видно. Как Стива. Или Нору. Или детей – он весь прозрачный, понимаешь? Чем больше ты его отталкиваешь, тем больше он себя казнит. Сейчас он как Иуда Искариот: в нём много гордыни: он не может простить себя. Его может утешить только прекращение твоих страданий – он за тебя боится. Мне так показалось. Не травмируй его больше. Не надо. Смотри, он и так весь поседел.
Её сочувственно-просительные интонации заставили его усмехнуться.
– Он давно седой, – задумчиво сообщил Джеф. – Он поседел, когда умирал дед, двадцать шесть лет уж тому. Боже!
– Что? – Испуганно спросила Николь.
– Сколько прошло лет, Боже! – Почти с ужасом сказал Джеф, глядя на неё. – Поистине, день рождения самый мерзкий день в году. Жаль, что я о нём ребятам рассказал.
– Хорошо, что рассказал, – не согласилась Николь.
Помолчала. Потом засмеялась:
– Мне осталось только начать рассказывать тебе как ты хорошо выглядишь, как старой даме в доме престарелых.
– Спасибо, – засмеялся и Джеф.
Ночная тьма застала его в машине, охваченного сумасшедшей идеей. Загнав "бьюик" в гараж, он прошёл было к первому попавшемуся телефону, но по дороге повернул в библиотеку: разве вспомнишь так, сразу, то, что нужно? Набрал найденный для проверки полузабытый номер, перетряхнув телефонную книгу, сброшенную на диск. Достала его эта жизнь. Неуютно. Надо что-то изменить. И все эти поездки в задумчивом одиночестве, по три часа на дорогу туда-обратно. К чёрту!
– Брендон. – Услышал он и сказал:
– Логан! Это Джеф Коган, помнишь ты меня?
– Тебя забудешь, чёрт. Ты когда звонить вовремя научишься?
– Никогда, старого медведя новым фокусам не научишь. Есть у тебя расценки на особняки?
– Пошлю почтой, если ты адрес не сменил.
– Всё как раньше.
– Хорошо. Завтра ящик глянь. Сейчас мне вставать неохота. Что это с тобой, неужели решил со своего кладбища съехать?
– Ты сам-то где сидишь?
– Ладно, ладно! Как там Стив?
– Жив, Баррель, что ему сделается?
– Ну привет. – Джеф послушал гудки и положил трубку, изумляясь себе. На кой чёрт ему расценки на особняки? Молиться надо, вот что. Наращиваешь пробег и молишься. И все дела. Точно, совсем он чокнулся, как говорит Ники. Пошёл наверх. Поставив предварительно "Et Si Viellir M'Etait Conte". Размышлял, почему у него на душе было так тяжело вчера. Нежный голос Милен напоминал ему о Николь.
Утро отразилось в мониторе, когда Джеф, поёживаясь в прохладе дома, копался в почте. Что это такое? Может старческая бессонница? Или расчётный центр так подшучивает, выполняя подсознательное решение не тратить время напрасно? Брякнул телефон.
– Коган.
Услышал одни гудки. "Башня"? Вряд ли, они настойчиво звонят. Пойти включить обогрев? Не стоит. Надо прогнать несколько цепочек – сразу согреешься. Джеф пошёл на кухню. Постоял, разглядывая на фоне утреннего сумрака переплетение витражных окантовок. Хорошая работа, жаль только, что напрасная. Хотя, может кому и понравится.
Кофе не хотелось, Джеф очистил пару груш и морковку, вернулся в библиотеку.
Как раз вовремя: снова телефон, опять коротко.
– Коган.
– До тебя не дозвонишься. Так ты решил, что с домом делать собрался?