Я зашла в шалаш. Листья на ветках подсохли и пахли хорошо и легко, как ранней осенью. Свет падал на примятую траву. Совсем рядом долго и страшно закричала птица. Я выскочила из шалаша и пошла назад к деду. Он курил на лавке.

– Вона. Второй день орет, – сказал он мне. – Живучая.

– Кто?

– Ворона. Клюв ей топором обрубил и к дереву привязал.

– Зачем?

– Всю вишню, черти, поклевали. Ни чучела, ни погремушек не боятся. Зато теперь ихняя подруга их надолго отвадит.

Дед Леша протянул мне миску:

– Вишен с собой возьми. Тебе собрал.

– Спасибо, у нас много, – я почти оттолкнула тарелку. – До свидания!

– Ты приезжай на следующий год. В шахматы сыграем. Даст бог, доживу.

Ворона снова принялась душераздирающе орать.

Вечером мы поехали в город. Я сидела у окна, поставив ноги на коробки с яблоками, и смотрела на желтые поля, что проносились за окном.

– Лера! – сказала мама. – Прекрати, пожалуйста!

– Что прекратить? – удивилась я.

– Прекрати руками возить по лицу. Тебя тошнит, что ли?

– Не знаю.

Через год дом продали. Мы всё собирались съездить туда просто так, но так и не доехали.

Еще через год я влюбилась. Cлучилось это в Крыму, в поселке Морское. Мы там жили большим палаточным лагерем. Максим приехал из Донецка с родителями. У них был новый «фольксваген», комфортабельная палатка и буженина на завтрак. Кто бы мог подумать, что так живут шахтерские семьи. По сравнению с ними мои родители-инженеры были жалкими нищебродами. С улыбкой молодого барчука Максим поглядывал на наши люмпенские разборки из-за того, кто съел последний хлеб или сахар. Несмотря на свои тринадцать, я к тому времени уже не раз проштудировала «Темные аллеи» Бунина и видела между мною и Максом понятные расклады. Смазливая чернавка и прекрасный барский сынок. Это будоражило.

По вечерам дети собирались на берегу и играли в дурака на большом плоском камне. Однажды все разошлись, а мы с Максом остались сидеть напротив друг друга.

– Может, поцелуемся? – нахально спросил Макс и не стал дожидаться моего согласия.

Он явно целовался не в первый раз. Натуральный барин. Я потом долго лежала в палатке, смотрела в крышу и улыбалась как дура.

А на следующий день я увидела Максима и еще одного мальчика. Они стояли на берегу моря и кидались крабами. Попадая в камень, крупные крабы бились, как посуда, у них отлетали клешни и еще некоторое время беспомощно шевелились. Именно это мальчикам и нравилось.

– Прекратите! – крикнула я.

Макс остановился.

– Они же живые!

– Ну и что, – Макс пожал плечами. – Они тупые.

– Это вы тупые!

Макс покрутил пальцем у виска. Его приятель заржал. Вечером, когда все ушли, Макс снова хотел меня поцеловать, но я его отпихнула.

– Все? Любовь прошла? – не смутился он.

– Не знаю, – честно ответила я.

– Ну и ладно, – Макс поднялся. – У тебя усы растут, кстати.

– Что?!

Макс заржал и пошел к своему костру.

Вечером я сидела в палатке и долго рассматривала лицо в маленькое зеркальце. Под носом и правда был какой-то пушок, который от загара стал темнее.

Ночью очень хотелось поплакать, но рядом в палатке спали родители. Я долго хлюпала носом и вертелась, потом, наконец, уснула и увидела деда Лешу. Он сидел перед шахматной доской, закинув ногу на ногу, с неизменной папироской в руке. Спросил:

– Ну что, простила меня?

Я сразу догадалась, о чем он.

– Простила, – говорю. И чувствую, что и правда простила.

– Это хорошо, – говорит дед Леша. – Что ты успела меня простить.

– Почему?

– Потому что я умер.

Утром оказалось, что Макс с родителями уезжает. Палатки были собраны и загружены в машину, костер залит. Макс притащил нам остатки провизии в двух пакетах. Смотрел печально и виновато.