Конечно, были и те, кому в насмешках над словесником не было ни интереса, ни времени. Да только и его рассуждения тоже в них не вызывали отклика. Разве что директор нет-нет, а приглашал Константинова к себе, за черную кожаную дверь, и они после уроков о чем-то там вели негромкие беседы. «За жизнь», – объясняла суть секретарша директора, женщина немолодая и, как положено секретарше, одаренная острым слухом. Бывают такие женщины – крохотные уши, а слух как у собаки. Но не дай бог кому пошутить над Шмелевым. Болонка превращалась в бультерьера.

Когда дело с объединением школ в районах находилось в горячей стадии, Константинов в глазах коллектива тоже вышел оппортунистом. «И пусть. У нас школа да, сильная школа, умная школа, а районная ММ – слабая, хромая школа. Только сильный тем и силен, что должен найти путь такой, по-умному помочь слабому», – попытался выступить он адвокатом замысла дьявола. Тут уж его клевали со всех сторон, что если равняться по слабому, то это смерть, а не помощь. А помощь – это конкурентная среда, пусть районка сама тянет выю к свету. Свободный рынок! «Уравниловка – это чиновничья серость, это страшное оружие плебса», – декламировала Алла Мельник. Тут с Аллой сам Шмелёв Петр Иванович одним фронтом выступил. Только словесник упорствовал. Он – о своём, о духовном. Что в духовном мире-де, нет средних арифметических, и суть не в том, что слабый ослабит сильного, а в том, чтобы слабый с сильным создали новую сущность, типа нейрона в мозге, и сия новая сущность общего по-своему окажется сильнее сильного. Даже такой ход нашел: человек, говорит – это не то, что мы себе обычно представляем. «Вот ведь собака – она, бывает, такая собака, что с душой и с сознанием, и даже что-то говорит. Кажется, вот-вот, еще шажок, и вырвется она в другое пространство, где она уже – не собака. А кинь кость – так за костью побежит. И обычный человек также, если сверху поглядеть, семенит он по своим путям, по своим же следам и всё туда, где кость. За далью даль, за костью кость… А есть другой человек, вселенский такой человек. И он – в каждом, только как собрать его? Как шажок сделать? За костью не понестись. Вот чудо. Есть целомудренные чары – Высокий лад, глубокий мир[1]». Что-то в таком роде, не всем, и не вполне понятное. На Аллу Константин Федорович в такие минуты не глядел, а если на кого-то и глядел, то на директора. А Алле однажды Константинов так сказал: «Вы ко мне близко не садитесь, от вас плохая энергия». И плечами передернул как-то так, как человек, которому стало зябко. Этот афронт с его, деликатного человека, стороны – как для другого – войну объявить. Крайняя степень невозможности дальнейшего терпения. Мельник в долгу не осталась, уж само собой разумеется. «И не подумаю рядом. От вас пахнет… Не экономьте на мыле». И раскрыла свой красно-белый, в горошину, зонт в его сторону острием. Вышло грубо, за гранью. Тут не выдержал физик. «Вы, Алла Григорьевна, судя по прононсам, к нам из Семеновской казармы? Тогда к запахам должны быть привычные. И на мыле у нас тут не экономят». Физик был из старожилов, с глубокими черными точками на лбу и щеке – это ему в прошлом веке кислота брызнула в лицо во время школьного опыта. Один глаз оттого глядел с прищуром. Только Алла нашла, как и физика обрезать так, чтобы у всех отпала охота за Константинова заступаться. В самом деле, если кто-то и привычен к запаху, то это запах кислоты… Физик осекся, точки на лице побелели.

Кстати, о казармах. В учительской все обо всех знают главное.

А главное – это особенности. А особенности – это страхи, это привязанности, это привычки. Вот у биологички-анатомички главный страх – за набор скелетов, от крохотного Динозауриуса Рекса до человекоподобного человека. Шмелёв от сердца оторвал средства, потратился. Человеческий скелет в кабинете биологии – едва не в полный рост, он съёмно-разъёмный, чешского производство. Биологичка-анатомичка почему-то уверовала, что этот скелет – точно как в Британском музее. Пусть так, ладно. У нас его прозвали Британцем. Хозяйка каждый божий день дрожала, как бы наши замечательные школьники что-нибудь не сперли. Череп попытались умыкнуть, только воришку она застукала за чёрным делом. Родители малолетнего преступника едва сумели замолить его грех, прислав директору бригаду таджиков на озеленение и покраску двора. Неделю в квартале пахло краской и свежей землей. Так вложение Шмелёва в Британца сполна окупилось. Хотя какая-то бестия его малую берцовую кость всё-таки стащила, и ловко так, с концами. Чтобы не пятнать честь школы, было сказано, что кость унесла залетевшая сорока. «Это не сорока, а птеродактиль», – хмыкнула Алла Мельник, но негромко. Так сказать, не оскорбляя трагических переживаний хозяйки биологического кабинета.