Символ исчез, стоило его коснуться, но чувство тревоги не проходило. Казалось, тени из сна всё ещё наблюдают за ним. Спать больше не хотелось. Лёха накинул футболку и, стараясь не скрипеть половицами, спустился вниз. Может, прогулка поможет выветрить остатки кошмара?

Деревня спала. Только несколько окон светились тусклым светом керосиновых ламп – некоторые старики здесь не доверяли электричеству, предпочитая "живой огонь". Лёха медленно брёл по главной улице, вдыхая прохладный воздух, пахнущий пылью и ночными цветами. Где-то вдалеке ухала сова, словно вопрошая кого-то о чём-то важном.

Они не заметили, как ночь вползла в деревню – не сверху, а снизу, как тень от невидимого костра. И в этой тени скользили жуки, неслышные и терпеливо внимательные.

Лёха остановился. Откуда взялась эта странная мысль? Он огляделся, вдруг почувствовав, что не один на улице. И в этот момент услышал громкие голоса, доносящиеся из-за ближайшего забора.

– Ты совсем совесть потерял, Михалыч? Третий раз за лето межу передвигаешь! Думаешь, я слепой?

– Ты чего раскричался, Петрович? Какую ещё межу? Как была твоя картошка на твоём участке, так и осталась!

– А кол этот кто переставил? Я, что ли? Я же не пьяный был, когда его вбивал!

Лёха осторожно приблизился к забору и посмотрел в щель между досками. Двое мужчин стояли посреди огорода, размахивая руками. Один, в выцветшей тельняшке, тыкал пальцем в деревянный кол, торчащий из земли, второй, в клетчатой рубахе, что-то возражал, кривя губы в злой усмешке.

Странное дело – воздух вокруг спорщиков казался темнее обычного. Словно сама ночь сгущалась вокруг них, напитываясь их злостью. В тусклом свете луны Лёха заметил какое-то движение у подножия забора. Он наклонился и застыл.

Из-под доски выполз огромный жук, почти с его кулак размером. Чёрный, блестящий, с толстым хитиновым панцирем, отливающим маслянистым блеском. Но не размеры поразили Лёху, а поведение насекомого – жук медленно полз по направлению к спорящим мужчинам, время от времени останавливаясь и поводя длинными усами, будто принюхиваясь.

Лёха внезапно ощутил пронизывающий холод, хотя ночь была тёплой. Кончики пальцев начало покалывать, словно от слабого электрического тока, а во рту появился неприятный металлический привкус. Он инстинктивно отступил на шаг, но любопытство пересилило.

Жук остановился в паре метров от мужчин, которые его даже не замечали, увлечённые перепалкой. И тут Лёха увидел нечто невероятное – от спорящих к жуку тянулись тонкие нити тёмного дыма. Они словно сами собой стекались к насекомому, которое их впитывало, как губка впитывает воду. С каждой секундой жук становился темнее, а его панцирь – словно более плотным.

Повинуясь внезапному порыву, Лёха осторожно приблизился к жуку и, затаив дыхание, коснулся его пальцем. Насекомое не убежало – оно замерло, словно впало в транс. На кончике пальца осталась тёмная пепельная субстанция, похожая на сажу, но какая-то… маслянистая. Лёха попытался стереть её о штаны, но пепел словно впитался в кожу.

И тут в памяти всплыл образ – страница из дневника Ивана, которую он видел мельком и не придал значения. Там был рисунок такого же жука, изображённого с тревожной точностью, и подпись: "Собиратели тьмы множатся. Нехорошее время настаёт".

– Ладно, чёрт с тобой! – прогрохотал вдруг голос Петровича, вырвав Лёху из задумчивости. – Я завтра всю деревню соберу, пусть посмотрят на твои делишки!

– Собирай хоть президента! – огрызнулся Михалыч. – Всё равно ничего не докажешь!

Мужчины разошлись, продолжая бормотать проклятия. Лёха заметил, как жук словно сдулся – стал меньше и тусклее. Он медленно пополз обратно к забору. Мальчик хотел было проследить за ним, но жук юркнул в щель между досками и пропал в темноте.