– Не зверь он! И папка плав! – младший брат резко обернулся, чем напугал их обоих, – и Глаголь мне сам сказал, что за оленем идет… а после, небось, за Нидеем в город сбежал.

– Точно, Нидей. А то уж и забыл, как его звали. Жаль, Глаголь нам весточки из города не шлëт. В деревне то почта есть, рассказал бы хоть, как поживает.

– Потому и не шлет, что видеть вас больше не хочет. И я не хочу! Вот уйду один с папкой, тоже ничего не пришлю.

– Замолчи ты уже!

Вичи пяткой прописала в лицо младшего.

– Веди, я… – Хотел было успокоить Вени брата, но она сжала его ладонь до болезненных ощущений. Оставалось лишь наблюдать, как кровь тонкой струйкой стекает из носа а слëзы наворачиваются на его глазах.

– Если пожалуешься, маме расскажу, что это ты тогда еë зеркальце разбил!

– Но это ш ты рашбила! – говорил он сквозь слëзы.

– Так, а кому она поверит!? Она тебе никогда не верит и мне она говорила, что ты как папка юродивый.

– Ладно, пойдем, Вичи. Может, родителям помочь надо, брось это… – Вени потащил её к двери, а когда девочка скрылась из виду, вернулся в комнату и проговорил шепотом:

– Веди, пожалуйста, не говори отцу. Скоро всë изменится. Потерпи еще немного. Помнишь нашу клятву на мизинчиках?

– Угу, – кивнул он, утирая промокшие глаза, – а это правда, што когда маманька помрет мы все в город поедем?

Вени замялся. Он думал, что сказать брату, но заметив следящую за ними Вичи сухо выдал:

– Вы с папой точно поедете… точно…

****

– Нам не страшно пламя епископов, огненной дланью клеймящих наших жен и детей! Нам не страшны монстры, что ползают и поджидают снаружи. Нам не страшны голод и поветрие, ибо не тронут они праведных и чистых духом. Так какой кары мы боимся? Бог давно покинул эти земли и проказа пустила корни в сердцах людей. Навьелат – вот кто настоящий кхах… – шею человека, выступающего на подмостках со свистом рассëк метательный клинок.

– Инквизиция! – в один голос завопили люди в переулке, где проходила агитация. Они рванули кто куда, в рассыпную. Сброшенные вниз, среди бегущей толпы блеснули колбочки с привязанными к ним пробами из белого металла. Флаконы, наполненные щелочью, быстро достигли земли.

Хруст!

Огромное облако пара взмыло и моментально расползлось во все стороны. Оно поглотило в своих объятиях самых нерасторопных. Затем более быстрых. А после всë затихло. Когда сероватая пыльца опала, исхудавшие бунтовщики мирно спали, расположившись во всевозможных позах. Лишь на подмостках лежал человек, с бурлящим звуком извергающий из себя темноватую кровь.

– Действуйте как обычно. Мужчин, что покрепче, в тюрьмы. Женщин и детей заклеймить в отступники, тех кто уже заклеймен – убить. Стариков в расход. – На крыше здания стоял человек в белом плаще с капюшоном, окаймленным золотыми узорами. Его лицо скрывала маска с огромными, выпученными глазами и гривой на оправе. Руками, облаченными в золотые латные перчатки с религиозной символикой, он рылся в небольшой наплечной сумке. В окружении его стояли личности столь же причастные, однако в отличии вид имеющие более шаблонный. Без излишеств роскоши, лишь практичность в выполнении поставленной задачи. Белые накидки и скрытые позолоченными масками лица.

Получив распоряжение, они молча прыгнули вниз, попутно распутав из-под широких пол плащей стальные цепи. На одном их конце крепился острый хопеш, сильно изогнутый и больше напоминающий крюк. Другой же цеплялся к наручу особой формы, позволяющему быстро привести оружие в боевую готовность. Мужчина, наконец, достал из сумки золотистый порошок и тщательно натер правую руку. Рисунок на его ладони и перстах начал нагреваться и исходить паром. Епископ шагнул вперед, с крыши, и легко приземлился на ноги рядом со спящим мужчиной, которого уже опутывала чëрная цепь. Он расправил пятерню, положил еë на лоб бунтовщику, медленно выжигая знак солнца с расходящимися лучами. Спящий никак не реагировал на резкую боль. Как только рука оставила ужасающий дымящийся след и запахло жаренным мясом, инквизитор пошел клеймить следующих неугодных.