Он огляделся, сделал какие-то выводы и широко улыбнувшись, мягко засопел, придавая размеренный темп своему дыханию. Погружая себя в сон.

– Тяжко… – протянул охотник и посмотрел на изуродованную им культю, стянутую тканью и листьями. Сев, он продолжил точить нож, которым еще недавно срезал с неë лишние куски.

«Таким темпом до дома сутки пути. Дойти то дойдем, но… надеюсь, подобного не повторится. – Шрам на его шее зазудел при одной только мысли, – нет, я… я должен сделать все, чтобы подобное не повторилось», – он взглянул в сторону мирно сопящего чужестранца, срам которого теперь прикрывали его панталоны.

В этот раз никаких снов Эйн так и не увидел.

****

Очнувшись, полубог почувствовал, как ломит всё его тело. Волокуша медленно тянулась по вытоптанным звериным тропам, подпрыгивая на каждой кочке, а впереди, таща за верëвку и пыхтя как паровоз, шагал мужчина. Каждый раз, когда транспортное средство, сооруженное из палок, листьев и изорванного спального мешка застревало он, с ругательствами разворачивался и шел устранять проблему. Двустволка его всегда была на готове и висела на погонном ремне, а роскошное одеяние в виде кожаной куртки, пошедшей на подушку раненному, сменилось голым торсом. Остальной груз переехал в ноги.

Несмотря на свой внешний вид, худощавый мужчина был довольно выносливым, пусть и плохо переносил постоянную нагрузку. Охотник часто разговаривал. Каждый раз, когда Эйн был в сознании, он разговаривал с ним, зачастую получая односложные ответы. Когда Эйн спал он тоже разговаривал, пусть и делал это сам с собой. Раз в два часа им приходилось делать привал, разводить огонь и готовить новый кусок жесткого, заячьего мяса. Полубог еще при первом пробуждении понял, что его гонитель пал от руки могучего лесного стража и не мог нарадоваться, смотря на тушку бесноватого зайца.

«Святая ли вода? Та жидкость, коей он меня окропил. Тогда блестящий кол, что заткнут у него за пояс, да и пули в двустволке, выходит, из серебра? Но против кого? Заяц явно не был похож на баснословного упыря, – Эйн задумался, после чего опроверг сам себя, – а нет, очень даже похож».

Мужчина не знал, в каком состоянии находится его рука. Она была полностью облеплена большим количеством листьев и начинала спонтанно болеть и чесаться. Иногда в тех местах, где болеть и чесаться уже не должна. Но в целом, после здорового сна чувствовал себя намного лучше. Разве такое возможно?

За всë недолгое время их путешествия Эйн не инициировал ни слова. Он питал разносторонние чувства к произошедшему с ним событию. С одной стороны, хотелось накинуться сзади и вывернуть шофëру шею. С другой. Разве полубога должно волновать нечто столь приземленное?

Иногда ему очень хотелось поддержать диалог охотника. Хотелось излить всю душу случайно попавшемуся под руку человеку, подобно тому, как тот изливает свою. Рассказать о том, что ему довелось пережить и о том, что смерть не стала ему концом. Но собственные обида, гордость и страх заглушали любое слово, любой вопрос, что желал сорваться с уст. А еще Эйн часто спал. Несмотря на улучшение общего состояния, жар окутывал его тело, частый озноб переходил в тягучую боль. Спальный мешок смягчал перемещение, но кости всё равно время от времени прогибали мягкую подстилку и с грохотом брякались о твердую землю. Каждый раз, когда в его глазах мутнело и он погружался в дрëму, какая-то кочка непременно выводила его из блаженного состояния.

Однако, несмотря на все сложности его пребывания в полубреду, он внимательно вслушивался в слова мужчины и складывал бессвязный пазл, бесперебойно заглушающий пение птиц, в общую картину. Ему многое удалось прояснить, но некоторые значительные вопросы так и оставались не затронуты болтливым попутчиком. За те часы, что он провел в сознании, Эйн научился прекрасно ориентироваться на местности, узнал много о флоре и фауне, плохих и хороших приметах, как правильно расставлять силки и как охотник души не чает в своих отпрысках.