Излюбленным его делом было толпой какую– нибудь невесту донимать. И, ясное дело, от всех отличающаяся Славушка – светлостью волос, глубиной синих глаз, нравом тихим, для него была, как мёд для пчелы.

Я за этим наблюдал долго. Пару лет точно. Не вмешивался: сильные сами выживать должны, а слабые... на то и слабые, чтобы приспосабливаться или умирать.

Славка слабой была. Всё такая же тощая, дохлая, вечно зарёванная, в драной одежде. Её толпой клевали, пока взрослые не видели, и ежели по первости мелкая искала защиты у старших, то вскоре в себя забилась и терпела.

А ежели прилетало Иржичу от отца, то он на Славке пуще отыгрывался: за волосы таскал, толкал, подножки ставил...

Со временем мелкая от него начала бегать, и вот это его жутко злило. Иржич не сдавался и преследовал ее, покуда мог, уж больно жертва ему нравилась. Руку не подымал, но зато другие... в особенности девчонки местные и невесты постарше, кто завидовал чистоте Славушки и её светлости, не гнушались.

Уж и завидовали они ей. По– чёрному. И потому, ежели на глаза им попадала, а рядом никого из старших не оказывалось, была бита.

Часто видел, как слёзы глотала. Может, и не плакала бы, да они сами градом лились. От обиды, боли, одиночества. Особенно из– за него. Чуял то. Я вообще её, как себя чуял, и всё хуже мне от того становилось.

Даже хотел опять припугнуть людей, глаза раскрыть, да потом понял, что обо всём ведали надсмотрщики. Синяки, царапины и порванные вещи не утаить, да им на то плевать было: потери к концу срока подращивания невест давно в треть передавали. С них строго Альфа спрашивал, лишь когда ведал причину гибели невесты или порчу, а ежели мёрла до сроку, оттого что слаба была, то и спроса нет. Потому и не особо беспокоило людей, чем девки жили и помирали от чего.

Поспела к возрасту – хорошо, нет – на нет и суда нет! Во всём холода виновны, хворь в теле, и, вообще, слабы юные создания.

И ежели б не мои наблюдения, не знал бы о такой беспечности народа, о равнодушие, под стать нашему, и попустительстве, кое мы не приемлем.

Даже у нас, волколаков, законы просты: любой щенок, чужой ли, свой ли, имел право быть в стае. И только от силы его и желания зависело, приживётся среди других аль нет.

А у людей... своих же топили...

Славушка

– Подстилка разовая, – хохотали вслед мальчишки, когда от них удирала.

Подстилка? Нет, слово ведала, но почему «разовая» не сразу догадалась. И то, не своим умом дошла, о том рассказала одна из невест Зверя. Не дружбы ради, а чтобы сильнее унизить. Я и без того чуяла, что было в этом выражении что– то грязное и плохое, да и толпа, что его вечно горланила, смехом заходясь, в меня разве что не плевала при этом.

Я искренне не понимала, чем им насолила. Ладно, им, людям простым, кто нас растил, кормил, учил, так ведь и невесты другие почему– то любили обидеть тех из нас, кто послабее и не так красив. А я не была ни красивой, ни сильной. И друзей у меня не было...

Так ведь и другие невесты тоже не шибко дружили. Они, как и я, невестами Зверя числились! Их та же участь ожидала! Так чем же я им так насолила?

Никому зла не желала. Жила, покуда давали, да смиренно участи своей ждала. Хотя часто задавалась вопросом: «За что?» Ежели мне выпала доля стать невестой волколака, так в чём тут моя вина? Неужель доброго отношения не заслужила?

И вот, в очередной раз сбегая от Иржича и его своры, бросилась в лес через щель в частоколе, которую они часто использовали, дабы от взрослых убежать и в реке порезвиться. И плевать, что строго– настрого мне было наказано за пределы резервации не выходить, даже ежели все по грибы, ягоды ходили – мне и другим невестам в лес дорога была закрыта.