– Дерьмо ходячее, это ты со своими собутыльниками порешил Ванчуру? Ну, говори же, наконец…

В появлении Липана многое для Сашка оставалось непонятным. Ни один нижнереченский бомж, находясь даже в последней стадии опьянения, не решился бы просто так, без ведома «хозяина» подойти ближе, чем на сотню шагов к забору дома Мохова, не говоря уже о проникновении на его территорию. Этого не позволяла себе даже милиция. А тут еще странная Ванчурина смерть…

– Ты что, гад, дури обкурился, что ли? – продолжал Сашок, присаживаясь напротив бомжа. – Ну, вонючка, я теперь тебе не завидую. Я даже Моха не стану дожидаться. – Может, чего скажешь в свое оправдание? – продолжил он. – А то Моху-то придется смерть Ванчуры объяснять.

Неожиданно Липан странно дернулся и, схватившись за ствол автомата, с силой рванул его на себя. Сашок на мгновение опешил, но этого хватило. В следующее мгновение бомж свободной рукой схватил его за горло и сдавил что есть силы крепкими, словно когти голодного хищника, пальцами.

– Ты что творишь, недоносок?!. – прохрипел Александр, превозмогая адскую боль, пронзающую его шею насквозь. – Мох тебе этого просто так не простит. Дерьмо собачье, на пахановские бабки, что ли, позарился, бомжара?!.

Тут он совершенно случайно посмотрел в глаза Липану. В них было что-то зловещее, тесно переплетающееся с чем-то более страшным, нежели чем само чувство страха. В них был умело спрятан голод. Холодный и угрюмый, жадный и неожиданный, как, собственно, само нападение на дом великого Мохова. Последнее, что успел увидеть Сашок, это раскрывающийся окровавленный рот Липана, зависший на секунду над его глазами…

– Ну вот, пришла, понимаете ли, – говорила, всхлипывая, немолодая женщина-убощица моховского дома. – А тут, такое…

Она обвела глазами забрызганную кровью комнату.

– Вы, товарищ милиционер, меня правильно поймите. Я не какая-нибудь пьяница или что…

Слушая ее, лейтенант Бушуев кивал головой, опасаясь коснуться измазанных кровью стен страшного дома.

– Все было чин-чинарем, – продолжала причитать женщина, – пришла ранехонько, пока хозяин-то отсутствует, надо в доме порядок поддерживать, печку подтапливать. Стала отпирать, а дверь-то открыта. Ну, думаю, тут что-то не то. Прохожу внутрь… Не сразу все поняла. А потом, батюшки-светы, Сашка и Ванька – все в крови… Глазища их на пол повытаскивали, да и… Ну сами-то, поди, не слепые, кровь повсюду. Стошнило меня, я к телефону… А провода… обрезаны. Нет, кажется, оборваны. Силищу-то, какую нужно иметь, чтоб так с корнем их, вместе с розетками повынать-то… Смотрю, а на полу мобильник Сашкин валяется, вот и позвонила вам. Больше-то неоткуда…

Бушуев, записывая показания уборщицы в блокнот, покосился на пол. Кровь и внутренности убитых действительно были разлиты и разбросаны повсюду. Куда ни посмотри, кругом кусочек этой разыгравшейся ночью драмы.

– Больше вы ничего не можете нам рассказать? – негромко спросил милиционер, уже попривыкший к убийствам, происходящим в Нижнереченске. – Может быть, что-то странное вам все же бросилось в глаза? Деньги, какие-то вещи или еще что-то не пропало, как вы полагаете?

Уборщица еще раз пристально осмотрела комнату.

– Да нет, вроде бы, хотя… постойте, кажется, пропал кот Тим.

Лейтенант натянуто улыбнулся:

– Думаю, что коты в этом убийстве как раз и не при чем. Гулять, наверное, убежал или забился куда-то…

Женщина тут же прервала стража порядка:

– Нет, нет, Тим – домашнее животное. Он из дому ни за что не выйдет, даже если дверь оставить на весь день открытой. Именно кот…

– Хорошо, – прервал ее милиционер. – Вы пока можете быть свободной. Если вы нам понадобитесь, мы вас вызовем. Хорошо?