Пришло время серьезных разговоров.

– Ты, небось, гадаешь, зачем я зазвал тебя в гости, а потом – в баню затащил, а? – спросил кнез у Мечеслава.

– Есть такое, – ответствовал тот.

Он-то уже догадался, что от него чего-то хотят, только присматриваются сперва, проверяют и оценивают, годишься ли ты, совладаешь ли. Но роль надо было играть до конца.

– Удивляться нечему, – продолжил кнез. – В бане проверяется, каков муж, что собой представляет. Здесь ты наг, ничего не скроешь.

– А кто в баню не ходит, тот недоброе замыслил, – добавил один из гридей кнеза.

– До́бро Тихомир говорит, – раздался одобрительный гомон.

– Теперь ты с нами, а мы – с тобой. Теперь у нас от тебя нет тайн, – резюмировал кнез, – и у тебя от нас не должно быть.

Ставки повышались.

– Что я должен сделать? – спросил Мечеслав, сам удивленный своему спокойствию.

– Сварожич указал на тебя, как на посланца.

Мечеслав, который к тому моменту как раз приложился к кувшину, чуть не поперхнулся пивом.

– Ты – посланец.

Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что именно его, ковача Мечеслава, кнез избрал для того, чтобы послать к варгам. Перспективы открывались заманчивые, особенно с научной точки зрения. Но и издержки процесса тоже повышались. Буквально – или грудь в крестах (ну ладно, в гривнах, за неимением здесь орденов), или голова в кустах.

– Мне ехать к вождю эрбинов? – спросил Мечеслав, предваряя объяснения.

– Я был прав, – ответил кнез. – Ты не только слушаешь, но и слышишь несказанное вслух. Из тебя будет добрый посланник.

– Что я должен буду сообщить кнезу эрбинов?

– У эрбинов не кнез, у них – кёниг. Они украли у нас это слово и переиначили его, Чернобогу на радость.

Логично, черт возьми, логично. Родственные народы, родственные языки. И всё время кому-то кажется, что у него что-то украли. Андрей мог слету назвать несколько теорий, согласно которым это название считали позаимствованным славянами именно из германских языков. «Кнез» (точнее – «кнедс», отсюда и польский «ксендз») и «кёниг»… Если убрать гласные, то получалось примерно одно и то же – «кнд» и «кнг». Вот из-за таких вещей и начинались большие войны.

– Да ты слушаешь ли?

Мечеслава отвлек от раздумий вопрос кнеза. Пора было вернуться в реальность.

– Конечно, светлый кнезе. Я готов ехать к кёнигу эрбинов. Только в чем моя… ммм… задача?

Кнез, как видно, был удовлетворен сообразительностью ковача, она избавляла от долгих объяснений.

– Твоя поездка не будет тайной. И тайной не будет то, что я передам кёнигу Адалвалфу. Но не говори об этом никому здесь, об этом ведаем только мы, – кнез показал рукой на остальных участников беседы. – Понимаешь?

– Как же не понять? – ответствовал ковач. – Что я должен сказать кёнигу? Что мы будем биться до конца, и лучше б ему убраться подобру-поздорову?

– Это само собой. Но речь не о том. Повоевать мы всегда успеем. Но ныне нам потребен мир…

Мечеслав опять поперхнулся бы пивом, но оно к тому времени закончилось. Кнез, еще совсем недавно собиравшийся воевать не на жизнь, а на смерть, вдруг выразил намерение мириться. И с кем? С извечными варгами, убийцами своего народа. Звучало это опять-таки странно и совсем не в духе кнеза – по крайней мере, так казалось Мечеславу.

– Мне говорить с кёнигом Адалвалфом о мире? – уточнил он.

– Да.

– Но отчего…

– Не спрашивай. Будет много лишних слов, но не будет правды. Если эрбины отпустят всех наших людей и уйдут за Лабу, нам с ними не будет нужды воевать…

Видно было, что это решение далось кнезу нелегко, но он упорно гнул свою линию.

– Мне предложить кёнигу мир в случае, если он отпустит наших людей и уведет войско за Лабу? – еще раз переспросил Мечеслав.