– А дай-ка мне твое ожерелье, – попросил Мечеслав, когда она вытерла руки льняным убрусом.

– Зачем тебе, ковач? – удивилась она.

– Показать кое-что хочу.

– Показать? – переспросила Калина неуверенно.

– Вдруг я чудо сотворить хочу? – парировал Мечеслав.

– Ну, если только чудо… – красавица нехотя сняла украшение.

Мечеслав потер подвеску рукавом своей шерстяной рубахи, будто очищая его.

– Да он чист… – начала было Калина, но осеклась.

Наэлектризованный янтарь, поднесенный к волосам ее дочки, поднял их дыбом. Обе ахнули. Это было действительно чудо! Такое чудо дети учились делать на уроках физики в первом классе, в теме про электричество, – да-да, дети во второй половине двадцать первого века изучали физику, начиная с первого класса, но это супруге кнеза знать было необязательно.

– Да ты колдун, ковач, – сказала она. – Как это у тебя выходит?

– Всё просто. Янтарь – это камень солнца, сварожий камень, – ответил Мечеслав образно, – он и не такое может.

С той поры супруга кнеза относилась к нему со всяческим почтением. А он продолжал при каждой встрече то показывать детям «чудеса», а то и давать ей полезные советы по хозяйству. Как-то по осени, увидев Калину среди берестяных туесков со свежесобранными грибами, он предложил ей вымочить белые грузди и охряные рыжики в родниковой воде целый день. На другой день он заглянул к ней опять и насыпал на дно большой деревянной корчаги немного драгоценной соли, сложил туда грибы слоями, перемежая их травками, которые были тут в ходу – диким чесноком, листьями смороды и мяты, хреном – сверху еще посыпал солью, закрыл спилом дуба и придавил тяжелым камнем. Через месяц грибочки из корчаги стали столь вкусными и хрустящими, что все, кто их испробовал, тут же начинали требовать добавку. Да, соль была ценным продуктом – но грибочки, грибочки! Их теперь делали столько, что они не сходили с кнезова стола. Мечеслав еще дал Калине продегустировать эти грибочки со сметаной, чем окончательно растопил женское сердце.

Семейство кнеза, разумеется, заметило «украшение» у него на лбу, но Бодрич знаком показал им, что так, мол, и надо, и они не задавали лишних вопросов.

– Отведай, ковач, – промолвила учтиво Калина и протянула ему расписную глиняную миску с чем-то студенистым, политым молоком.

Мечеслав поблагодарил ее и зачерпнул из миски деревянной ложкой. Это оказался овсяный кисель, залитый парным молоком, с капелькой меда. Кто бы мог подумать, что это так вкусно! Не отсюда ли пошла присказка про «молочные реки и кисельные берега»?

В процессе поглощения яств с кнезова стола, одним ухом Мечеслав прислушивался, что за ним говорилось.

– Батюшка, а отчего мы воюем с этими эрбинами, если они почти такие, как мы? – задала вдруг вопрос меньша́я дочка, любимица кнеза, Дарёнка.

Этой девчушке с длинными светлыми волосами разрешалось то, что не дозволялось более никому.

– Это когда ж они вдруг стали, как мы? – усмехнулся в усы кнез.

– А тогда, – девчушка нахохлилась и принялась объяснять. – Маму мы называем мамой, а они – матером. Папу – патером. Дочь – дотером. Сын у них – сон. Брат – браутер. Молоко – млеко. Ведь это очень похоже на то, как мы говорим! И ликом они на нас похожи, не черные и не косоглазые…

– Дарёна, Дарёна… – пыталась остановить ее мать.

– Пусть продолжает. Откуда она только набралась такого?

– Это мне дядя Мечеслав сказал.

Калина вздохнула. Кнез поднял глаза к небу.

– Так выходит, что наш и ихний языки – похожи? – не унималась Дарёнка.

– Выходит, что так, – молвил ее отец. И отшутился: – Умна ты не по годам, пора уж замуж выдавать.

– Но схожие языки ведь только у родичей. Как же оказалось, что мы с ними воюем?