Но самое страшное было время. Оно текло здесь неправильно. Скачками. Петренко, проверяя часы у часового у щитов, обнаружил, что его наручные часы отстали на два часа за десять минут реального времени. Рабочий, спустившийся в котлован на пять минут, клялся, что пробыл там полдня. А один из солдат патруля, проходя мимо зоны щитов, вдруг замер на месте, его лицо исказилось гримасой немого крика, и он простоял так пять минут, не реагируя на окрики, прежде чем очнулся, ничего не помня, но с поседевшими висками.

Деклин жил в палатке-лаборатории, окружённый приборами, чертежами будущих уровней бункера и тремя осколками Камня. Он почти не спал. Его глаза горели лихорадочным блеском. Страх был загнан глубоко внутрь, задавлен титаническим усилием воли и научной одержимостью. Он долженбыл понять. Должен был доказать Петренко, Москве, самому себе, что это можно обратить на пользу. Что это – не конец, а начало новой эры. Его доклады в Москву, передаваемые по зашифрованному каналу, пестрели терминами: «управляемый сингулярный источник», «энергия вакуумного распада», «революция в физике». Он умолчал о пульсирующей Ране. Умолчал о пропавшем рабочем (официально – «дезертир»). Умолчал о тенях в тумане, которые теперь видели почти все по ночам – высокие, безликие силуэты, наблюдающие со склонов за стройкой ада.

Петренко знал. Знало и его начальство в Москве. Ответная телеграмма пришла краткой и жуткой:

« УСКОРИТЬ. ДОБЫТЬ ЭНЕРГИЮ. ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ. ОРУЖИЕ ПРЕВОСХОДСТВА НУЖНО ВЧЕРА.»

Любой ценой. Эти слова жгли Петренко изнутри, как раскалённое железо. Он видел цену. Видел пустые глаза рабочих, слышал их шепотки о проклятом месте. Видел, как Деклин с каждым днём становится резче, отстранённее, как его взгляд застревает на пульсирующей Ране за щитами с гипнотическим, почти любовным ужасом.