Она говорила плавно, используя эвфемизмы, как броню:

– «Тихое Завершение» … «Оптимальный переход» … «Минимизация дискомфорта» … «Освобождение ресурсов для перспективных направлений»…

Лео слушал, сидя строго напротив, его поза была безупречной – спина прямая, руки сложены на столе. Внутри бушевал холодный ад, но снаружи – только ледяная концентрация. Он задавал вопросы, как следователь, выискивая слабины в процедуре:

– Каков точный состав Апелляционного Комитета по данному профилю?

– Существуют ли прецеденты отмены Рекомендации при схожих когнитивных индексах, но при наличии смягчающих обстоятельств? Например, высокого социального статуса опекуна?

– Можно ли запросить дополнительную диагностику? Новые, экспериментальные нейросенсорные тесты для оценки возможных всплесков осознанности?

– Какой максимальный срок отсрочки возможен при подаче апелляции? Какие факторы могут его увеличить?

Арина отвечала с вежливой, непроницаемой безупречностью. Ее экран показывала схемы, графики, ссылки на параграфы регламента. Все было по правилам. Все было предопределено. Единственная «уступка» – она шепотом назвала два имени в Апелляционном Комитете, которые «могут проявить гибкость при наличии весомых аргументов». И посоветовала подчеркнуть его, Лео, «неоценимый вклад в стабильность Системы» как аргумент для «гуманитарной оговорки». Это была первая монета в игре привилегий.

Игра началась. Лео окунулся в знакомую, но теперь отравленную среду бюрократического болота «Кассандры». Его статус, его рейтинг, его связи – вот его оружие. Он использовал их безжалостно.

Профессор Аркадий Семенович (член Научно-Этического Совета): Встреча в престижной столовой для высшего персонала. Старый профессор, помнящий Лео как талантливого студента. Лео подал ситуацию как «сложный кейс для отработки новых гуманитарных протоколов». Говорил о «ценности редких моментов ясности при глубокой деменции как объекта исследования», о «моральном долге Системы перед своими архитекторами». Профессор кивал, вздыхал, пил дорогой синтетический кофе. «Понимаю, Лео, понимаю… Система, она строга… Но я внесу запрос в комитет. Подчеркну твой вклад. Но гарантий, знаешь ли… алгоритмы… они строги».

Татьяна Воронцова (Начальник отдела Медицинской Этики Региона): Звонок по закрытому каналу. Лео использовал деловой, слегка напористый тон. Напомнил о совместных проектах, о ее «прогрессивном взгляде на этические дилеммы». Предложил рассмотреть случай Альмы как «тестовый для внедрения субъективных параметров семейной привязанности в будущие алгоритмы». Воронцова была вежлива, но отстранена: «Лео, мы все ценим твою работу. Но процедура есть процедура. Апелляция будет рассмотрена по всем правилам. Личная привязанность – слабый аргумент против объективных данных о страданиях и ресурсоемкости. Но… я прослежу, чтобы твое обращение рассмотрели самым внимательным образом. В рамках регламента».

Дмитрий Коршунов (Заместитель главы Отдела Жизненного Цикла): Встреча в его просторном кабинете с панорамным видом на город. Самый высокопоставленный. Лео играл на самолюбии и страхе. Говорил о «потенциальном репутационном риске», если станет известно, что Система безжалостна к близким своих создателей. Намекнул на «недовольство в узких кругах», на «возможные дискуссии о пересмотре критериев, которые могут поставить под удар текущие показатели Отдела». Коршунов слушал, барабаня пальцами по столу. Его лицо было непроницаемым. «Варгас, ты знаешь, я тебя уважаю. Но ты просишь меня вмешаться вне процедуры. Это… чревато. Алгоритм вынес решение. Он чист. Любое давление – это риск для всей Системы. Максимум, что я могу – ускорить рассмотрение апелляции. И… – он понизил голос, – …посоветовать тебе подготовить очень убедительные, формальные аргументы. Эмоции здесь – твой враг».