Таким образом, весь ход истории обретает смысл. Подобный телеологический взгляд на историю был совершенно чужд античности, в которой историческое время понималось по аналогии с природными процессами. Для христиан же время имеет своё начало, поскольку было сотворено Богом, а также имеет положенный Богом конец. Подобная концепция мировой истории связана с новым взглядом на человека, неведомым античности. Для последней человек был органической частью космоса. В христианской же философии человек принципиально отличается от мира, он «устремлен в будущее, он желает запредельного». Человек свободен в своем выборе добра и зла, а потому обладает собственной историей. Вся последующая концепция истории определяется этим пониманием человека. Далее Бультман рассматривает последующие историографические концепции, от средневековой до современной. В заключение автор пишет: «Сегодня мы не можем притязать на знание конца и цели истории. Поэтому вопрос о смысле истории сделался бессмысленным. Тем не менее, по-прежнему остается вопрос о смысле единичных исторических феноменов и отдельных исторических эпох»31. Итак, с эсхатологией, с которой начал автор и рассмотрению которой, согласно названию, должна была быть посвящена данная книга, покончено. Поскольку история лишена какого-либо всеобщего смысла, вопрос об эсхатологии становится лишённым содержания. На вопрос о том, зачем необходима история, автор отвечает, что она служит самопознанию человека. На вопрос же о том, зачем необходимо самопознание, Бультман отвечает, что самопознание требуется для осознанной ответственности за будущее, поскольку «самопознание не может быть чисто теоретическим актом – оно является также актом выбора». Поскольку это так, то «историчность человеческого существа будет до конца понятна лишь в том случае, если она понимается как жизнь в ответственности за будущее, а значит, как решимость». Таким образом, согласно Бультману, смысл истории всегда в настоящем, и осуществляется он в результате постижения настоящего как эсхатологического. Нельзя не привести последний пассаж из книги, резюмирующий смысл истории и человеческой жизни. «Человеку, который жалуется на то, что он не видит в истории смысла, а потому его вплетенная в историю жизнь стала абсурдной, можно посоветовать: не оглядывайся на всемирную историю, посмотри на свою собственную личную историю. Смысл истории всегда лежит в твоем настоящем, и ты не узришь его, пока ты наблюдатель – он проступает в ответственном действии. В любом моменте дремлет возможность эсхатологического мгновения. Тебе нужно лишь пробудить его»32. Остаётся только спросить самого автора – при чём же здесь вообще эсхатология? И что означает провозглашаемое с таким пафосом пробуждение эсхатологического мгновения? Разве после подобного пробуждения, очевидно, как осознания себя «творцом» своей персональной имманентной истории, разверзнутся небеса, Бог снизойдёт с небес на землю и сотворит Царство Божье на земле яко же на небе? Очевидно, автор и не имел в виду ничего подобного. Из эсхатологии он творит историографию, ему глубоко чужды подлинные, а не надуманные, эсхатологические проблемы, из чего следует, что данная книга лишена какой-либо религиозно-философской ценности.

Что представляет собою проблема эсхатологической метафизики при её философском анализе? Прежде всего, ближайшее рассмотрение мира явлений показывает, что этот мир преисполнен зла и всё сущее страдает на первый взгляд безвинно, бесполезно и бессмысленно. Обычно принято считать, что страдание присуще живому, но можно сказать, что в некотором смысле оно свойственно всему сущему. Ведь даже физические силы, будучи не в состоянии достичь своей цели, к которой они бесконечно стремятся, будучи проявлением воли, которая вечно стремится и никогда не может обрести покой, в этом смысле безотчётно страдают. Трансцендентный идеалистический монизм объясняет причину этого явления просто – так объективируется бессознательное духовное первоначало, сотворившее мир, оно, если угодно, «выстрадывает» из себя бытие, поэтому проявленное бытие и страдание суть синонимы. Сторонники подобных взглядов апеллируют к принципу, сформулированному У. Оккамом, который, как известно, постулирует, что из всех гипотез, с равной степенью вероятности объясняющих то или иное явление, верна самая простая. При этом обычно забывают, что данный принцип представляет собой следствие принципа достаточного основания, действующего только в феноменальном мире и неприменимого к трансцендентным сущностям. Поэтому для объяснения метафизических причин зла нельзя принимать самую простую и, по-видимому, неверную онтологическую систему. Кроме того, говоря об эсхатологии как о том, что должно совершиться в вечности и о том единственном, благодаря чему должны сбыться самые смелые чаяния самых чистых и возвышенных человеческих душ, мы уже a priori исходим из необходимости бытия Бога. Итак, рассмотрим вначале самую простую, имплицитную составляющую проблемы эсхатологической метафизики – теодицею. Сразу же следует отметить, что ни катафатическая, ни апофатическая теология не дают разумному существу удовлетворительного ответа на вопрос о совместимости всеблагого и вселюбящего Бога с беспредельным мировым злом. Если первая предельно рационализирует тайну и превращает миротворение и мировую историю в жестокую комедию и игру Бога с самим собой, то вторая, утверждая непостижимость основных христианских догматов, приводит к тотальному агностицизму и скептицизму в богопознании, и, в конечном итоге, к самому радикальному теоцентризму, когда Бог является всем, а человек – ничем. Вот как, например, Н.А. Бердяев характеризует концепцию рациональной, катафатической теологии в той её части, которая касается миротворения и мировой истории. «Бог совершенный и неподвижный, ни в чем не нуждающийся, самодовольный, всесильный, всеведущий и всеблагий сотворил мир и человека для собственного прославления и для блага творения. Акт миротворения ничем не был вызван и не отвечал никакой потребности Бога, он был порождением чистого свободного произволения, он ничего не прибавил к божественному бытию и ничем его не обогатил. Бог наделил тварь, человека роковым свойством свободы, видит в свободе достоинство своего творения и подобие себе. Человек дурно воспользовался своей свободой, восстал на своего Творца, отпал от Бога и в падении своем повлек за собой все творение. Человек, нарушивший волю Бога, подпал проклятию и власти закона. Вся тварь стенает и плачет. Таков первый акт. Во втором акте начинается искупление и происходит боговоплощение для спасения твари. Образ Творца сменяется образом Спасителя»