– Какой еще швейцар? У меня никогда не было швейцаров. Вон, только француз один.

Трактирщик удалился за свою стойку и принялся плевать в стакан и протирать его, не глядя в их сторону. Рыбин решил разрядить обстановку, разлив по бокалам дряни и провозгласив тост «за дружбу народов, провинциальных и нет». Выпили. Сразу стало спокойнее. Незамедлительно налили и выпили еще по одной. Француз снова разразился громогласной отрыжкой, после чего заказал себе салат.

Внезапно на свободном стуле появился пожилой седовласый и взъерошенный господин в больших очках, уже с наполненным бокалом наготове. Рыбин представил его как выдающегося ученого-испытателя, работающего на благо города и страны. Ученый не заставил себя ждать и провозгласил тост за «царицу всех наук». Компаньон осоловел, а ученый принялся рассказывать об очередном изобретенном им вечном двигателе, который заработает тогда, когда он изобретет вечный гальванический элемент. Все поздравили его с этим и отметили очередным тостом.

– А вы знаете, что наш многоуважаемый Бургомистр давеча заходил к господину Кожемякову? – размахивая бокалом, направил ученый разговор в другое русло. – Значит-с, пришел он и заказал срочно у него платье для своей ненаглядной доченьки! И вы не представляете себе, какое платье! Мех, кожа, бриллианты и золотая тесьма… Я чуть в обморок не упал, когда услыхал про такое…

– Уж ни самуж ли видавать собрался? Я би такую ля фам в жены-то трам-пам-пам… – загоготал дю Буржуа.

– Полноте вам, господин дю Буржуа, не вы один засматриваетесь на ее прелести, – произнес Рыбин; смутное чувство овладело им, и в памяти всплыл напомаженный хлыщ из театра со своей надменной физиономией. – Насколько мне известно, господин Бургомистр собирается выдать ее за господина Рокфеллера…

– Ну если так, то должно бы соответствовать, конечно, – сказал ученый. – Он ведь и задаток на пошив оставил! Вы себе представить не можете, во сколько ему обойдется все это!

– А вы себе не представляете, сколько я могу себе представить, – ответил Рыбин и крепко задумался.

Ученый-испытатель запнулся и отхлебнул из бокала, затем продолжил:

– И как вы полагаете, господа, может ли быть у простого чиновника столько денег на платья для дочери? На науку ведь таких денег нет! Я уже который год пороги его кабинетов обиваю с просьбами выделить средства на исследования далеких звезд. А он мне все одно: зачем нам эти звезды, ни холодно де от них, ни жарко. Так ведь не образован они, не понимает они, что звезды – вечные, как и двигатели мои. Вот изучим парочку, вот и сразу будет вечный гальванический элемент…

Доводы ученого уже никто не слушал: Компаньон откровенно недоумевал, дю Буржуа все пытался упасть лицом в салат, но постоянно не попадал, Рыбин же пребывал в раздумьях. Тревожное чувство овладело им, ощущение какого-то долга, как будто забыл что-то сделать. Из раздумья его вывел доселе молчавший Компаньон:

– Поручик, прошу простить мою нескромность, но, если мне не изменяет память, с тех пор, как мы в последний раз с вами виделись, вы были в этом же самом старомодном камзоле. Он же весьма поизносился…

– Он дорог мне как память… – начал было Рыбин, но вдруг, словно осененный воспоминанием, полез в нагрудный карман камзола, извлек оттуда смятый листок бумаги, прочитал, потом продолжил: – И вот, как раз сегодня я должен был встретиться с господином Кожемяковым, с нашим местным скорняком, да совсем забыл. Стар я становлюсь, дорогой мой Компаньон. Память ни к черту…

– Не чертыхайтесь, поручик. Ни к чему это.

– А вы мне не указывайте. Доживите до моих лет сначала. Вот как не чертыхаться, когда я снова без шинели останусь? Должен был сегодня идти на примерку, а вот вылетело все из головы…