Давайте немного разберем этот абзац. Столкнувшись, как и многие из нас, с внутренним бунтом в середине жизни, Юнг решил не глотать обезболивающие таблетки и не искать гуру, в лице которого он мог бы найти авторитет, способный предложить ему ясность и направление. Вместо этого он решил посмотреть внутрь себя, обратить внимание на мысли, чувства, образы, которые наводняли его изнутри, и записать их или нарисовать. Стремясь распознать и понять эти внезапные всплески эмоций, он не только признавал их право на существование, но и наделял их достаточной осознанностью, чтобы они могли помочь ему осознать причины их появления. Возможно, его, как и всех нас, признать автономию бессознательного, инакость Другого, заставило появление депрессии, тревожного сна или разрушение психологических рамок. «Называя» Другого, он оказывал ему уважение и в то же время объективировал его настолько, что это позволяло вести с ним диалог. Только диалог – то, что он называл на швейцарском немецком языке[10]Auseinandersetzung, противопоставляющий сознательную жизнь эго «сознанию» Другого, которое до сих пор было бессознательным, – расширяет его.

Соответственно, Филемон – это имя, которое он дал или которое представилось ему для сверхъестественного олицетворения древней мудрости, которое, казалось, направляло бурю эмоциональных образов, наполнивших его. Как сообщается, Филемон и другие «говорят» ему, что он не выдумал их, но что они существуют в некотором роде как объективно «другие», поскольку противостоят эго в его ограниченности. Признавая автономию другого, Юнг начинает осознавать объективную реальность психического. Под психическим я подразумеваю те внутренние силы, которые противостоят нашей чувствительности каким-то автономным и ощущаемым способом. Когда, например, мы попадаем в сложную ситуацию, наше ощущение себя и мира меняется, мы на мгновение становимся «одержимы» соматическими проявлениями в нашем теле, нами движут будоражащие аффекты, и часто мы невольно служим рефлексивным воплощением той программы раскола, которую породила история. В такие моменты мы субъективно воспринимаем другого как объективного другого. В худшем случае это материал для психоза, когда человек общается с демонами, даймонами и божествами, которые приводят в смятение хрупкое состояние эго; но в то же время Юнг придерживался своей сознательной позиции и никогда не забывал о своей опоре в этом мире, о чем свидетельствуют его обширная научная деятельность, его практика и его социальная жизнь. Хотя он писал, что Филемон «не я», он переживал Филемона как того другого, который противостоял ему, но он никогда не терял связи с Я, которое оставалось в этом мире.

Этот другой напомнил ему, что если он видит животных в лесу или людей в комнате, то не он их создал, а они пришли к нему как Другие. И когда этот другой становится частью нас, мы призваны принять его бытие, его свидетельство. Таким образом, мы растем из всех наших отношений с другими, не забывая о том, что мы отделены от наших друзей или партнеров.

Поскольку этот Другой – другой, он не обязательно является другом, обеспечивая эго комфорт или предсказуемость. Призыв этого Другого часто пугает, даже ранит мир эго, например, когда нас призывают расти или пожертвовать чем-то дорогим нашему сердцу. Но, предположительно, этот Другой несет в себе императив и программы природы или божественности, а значит, так или иначе будет исполнен. Если мы попытаемся избежать этого призыва, он выплеснется в мир через проекции или бессознательное поведение или подкрадется к нам через болезнь или навязчивые сны.