Потом мы обедали в ресторанчике морской кухни. Мидии в сливках, лосось и освежающее белое вино из долины Луары. Засиделись… О чём мы говорили? Да обо всём! Я был новым человеком, и ей было интересно. Я же неплохо подготовился и знал, что её интересует, а что нет.

В конце вечера я благоразумно не стал к ней приставать, но дал понять, что сдерживаюсь с трудом, что страсти меня переполняют, подступая к самому горлу. Бетти мои сигналы понравились. А через два дня было ещё сочнее. Мы успели друг по другу соскучиться. Особенно она.

После старшие товарищи объяснили мне, почему в таком двусмысленном деле, как женитьба, выбор пал именно на меня. Я оказался в Беттином вкусе. Те, кому было поручено, тщательно изучили, проанализировали и протестировали её вкус и составили усреднённый портрет Мужчины Её Мечты. И, к удивлению, одной из ключевых особенностей этого портрета оказались мои татарские глаза!

Не берусь судить об остальных, но для меня монголо-татарское иго не прошло бесследно, а чётко и ясно отразилось на моей физиономии. Именно мои чуть раскосые татарские глаза оказались ловушкой для Элизабет Стайрон, хотя сама она, возможно, даже не подозревала об этой своей черте.

Так я познакомился со своей будущей женой. С перевыполнением плана (ко дню защитника отечества) мы обручились. А поженились, по русской традиции, на Красную горку. Свадьбу сыграли хоть и скромную, но шумную и весёлую. Из Австралии нагрянули мои родители, и, кстати, в грязь лицом не ударили. Папаша Дуглас столь азартно бил ирландскую чечётку, что публика ревела и стонала в экстазе. А мамаша Розмари, по моей просьбе скинув с десяток фунтов, так состроила глазки моему тестю, что тот враз позабыл про сухопарую тёщу и полез щипаться.

Праздник удался. И тут, в качестве свадебного подарка, меня наконец известили, для чего старшим боевым товарищам потребовалась моя женитьба на Бетти Стайрон.

6. Закрытый город

Прошедшее длительное

«Всё предстоящее или невыполнимо, или ненужно. Только невыполнимое заслуживает усилий».

И. Ю.

– Что вы сказали, Прожогин? – Сергей Сергеевич посмотрел на Прожогина, как хороший стрелок на крупную и неповоротливою мишень. – У вас есть план?

– План – это, пожалуй, громко сказано… – невозмутимо ответил Прожогин. – Просто я знаю, что нужно делать.

– И что же?

– Сообщить ошибочное доказательство.

– То есть?

– Я доказал, что собрать частицы в заряд невозможно…

– Да уж… – вздохнул Сергей Сергеевич. – Доказали на нашу голову.

– А теперь им, противоположной стороне, – продолжил Прожогин, – требуется предоставить веское – я подчеркиваю: веское – доказательство обратного.

В кабинете повисло молчание. Сергей Сергеевич и Моветон уставились на Прожогина непонимающе, только каждый по-своему: первый – с заливающей глаза ненавистью, второй – с интересом.

– Доказательство того, что энергию собрать всё-таки можно? – уточнил Юлий Борисович.

– Именно.

– И кто же им это докажет? – не без язвительности спросил Моветон.

– Я. – Прожогин спокойно смотрел на начальников. – Вернее, уже доказал.

Сергей Сергеевич взглянул на часы. Ему казалось, что в сумасшедшем доме время должно течь иначе, чем в нормальном мире. Но часы шли правильно.

Юлий Борисович на часы смотреть не стал. Он был человек с дальним прицелом и дело своё знал крепко. Под его началом была толпа, свора, если угодно – стая учёных, а отнюдь не бригада, артель или, упаси Бог, команда. Мало того, что все они, и без того учёные-переучёные, хотели знать больше, так ещё и знать каждый своё, только ему одному интересное. Вот ведь напасть какая!

Но и сам Юлий Борисович тоже не лыком шит, поучёней многих будет. Он и лауреат, и трижды герой, и лежать ему с почётом, но, в отличие от остальных, всё что надо уже знал и понимал невыполнимость задачи познания. Ну не получится у человечества раскусить устройство мира, разгадать – почему он именно такой, – как не получится у дрессированной собаки или говорящего попугая, сколько бы они ни занимались самообразованием, постичь тонкости производства айфонов третьего поколения. А ещё его крайне заботило, что человечество не задумывается о возможном наличии у окружающего мира многих неизвестных ему свойств и не пытается их обнаружить, изучить и использовать. Несчастное электричество, пропитавшее ныне всю цивилизацию, открыто было всего-то пару веков назад по незначительным признакам вроде электрического ската, светлячков, молнии и шерсти, встающей дыбом, если её грамотно потереть. А что, если свойство мира не имеет видимых признаков в повседневной жизни? Как тогда?