— Блин, Барс, помедленней, — пищит эта дура, выдавая нас.

Поправившие челюсти «дяденьки» уже мчатся за нами, блуждая по крестам и камню лучами фонариков.

— Вон они! Я их вижу! Сюда!

— Назови мне хоть одну причину, почему я не должен бросить им тебя на съедение? — глухо рявкаю этой кудеснице любви, замерев за широким надгробием. Дергаю ее на себя, чтобы своей розовой соображалкой не светила.

— Брось. И я сдам им не только имя моего подельника, но и его точный адрес. Даже ключ от домофона дам!

— Поганка! Не могла сказать, что мы приперлись цветочки на могилке посадить?

— А семена и воду дома забыли?

— Твою ж мать! — выдыхаю, затылком прижавшись к холодному камню. — Ты меня с ума сведешь.

— Они идут! — Она соскакивает с места и бросается вперед, не глядя под ноги.

Секунды не проходит, как с воплем пропадает из вида.

— Эй, Пинкодик? — окликаю ее, озираясь по сторонам.

— Бли-и-ин, — стонет она откуда-то снизу. — Ба-а-арс, я в яму упала.

Включаю фонарик на своем смартфоне и освещаю свежевыкопанную могилу, на дне которой потирает локоть моя чумазая горе-подружка. Пытаюсь сохранить серьезность и даже посочувствовать ей, но вместо этого начинаю ржать.

— После такого Цукерман просто обязан жениться на тебе, — выдавливаю сквозь смех, наплевав, что запыхавшиеся менты уже выстроились рядом и фонариками светят вниз.

— Кончай зубы сушить! Вытащи меня отсюда!

— Погоди, — продолжаю напрягать челюсти, — только сфоткаю. Улыбнись хоть.

Вместо улыбки получаю выставленный вверх средний палец. Но и так сойдет.

— Тут так-то холодно!

— Дяденьки, поможете? — прыскаю, взглянув на мрачных ментов.

Один из них по ладони шлепает дубинкой, другой грозно распрямляет плечи. Все ясно. Не помогут.

Ложусь на сырую землю, печально прощаясь с новой футболкой, и опускаю руки в яму.

— Иди сюда, радость моя. Держись крепче. — Обхватываю ее тонкие запястья и тяну наверх. — Ты че, на ужин кабанчика зарубала?

— Захлопнись! — пыхтит, как будто ее тяжеленькую жопку не я из ямы достаю.

Вытаскиваю это взлохмаченное чудо из могилы и спиной откидываюсь на траву. Красота! Что может прекрасней звездной летней ночи? Только щелкнутая вдоль и поперек подружка, способная внести в эту ночь еще больше красок.

На мою грудь падают тяжелые стальные наручники.

— Браслетики, девочки! — смешок сверху. — Прокатиться все-таки придется. Или еще накосячите? Ну чтоб третья статья была.

— Мда… Классно ты меня из командировки встретила. — Буравлю Пинкодика взглядом, пока нас пристегивают друг к другу одними наручниками.

— Зато мы оба проведем незабываемую ночь. Как и планировали.

— Ты бы наладила механизм своего оптимизма. А то он врубается, когда это капец как не к месту.

— Шагайте!

— Господин полицейский, мне в туалет надо, — оповещает всех нас Пинкодик. — Я писать хочу.

— Скоро пописаешь. Оба пописаете. В баночку. Обдолбыши. Вперед!

— Да мы нормальные! Я сегодня только коктейль пила. Безалкогольный.

— Вот и узнаем, что было в том коктейле вместо алкоголя.

Нас выводят за ворота и заталкивают в тачку, где начинают составлять протокол. Имена скрывать бессмысленно. И так уже от души повеселились. Хотя Пинкодику маловато приключений.

— Позвоните Цукерману! Алексею! Скажите, что арестовали меня.

— Может, сразу президенту, а, Премудрая? — посмеивается мент, подписывая бумажку. — Василиса… Тебя предки совсем не хотели, да?

Она дует губки и отворачивается к окну. Жалко ее становится. Она ведь прикольная девчонка, заводная. С прибабахом, но так даже интереснее. С ней не соскучишься. И Цукерману чертовски повезет, если она достанется ему.

— Кстати, а ты знаешь, как переводится «Цукерман»? — меняю тему разговора, пока мы едем в участок.