— Не рожа, а витрина. Причем — чертовски привлекательная.

— Ну да-а-а… — вздыхаю я.

Взяв боксеры, он разворачивается и спрашивает:

— Итак, я вооружен и опасен. С чего начнем?

— Для начала было бы неплохо надеть трусы!

2. Глава 2. Арсений

Лето. Ночь. Ветерок, сверчки, шелест листьев…

Полнолуние. Истошный вой собак. Могильный холод. Кладбище. И я — с рюкзаком наперевес в карауле, пока Пинкодик перелезает через забор.

Неспроста говорят, что девушку можно вывезти из деревни, а вот деревню из девушки нет. Я смирился с тем, что она уверена, будто все парни золотой молодежи грезят такими звездами, как она. Я проглотил ее веру в гадание старой шарлатанки, напророчившей ей печальную судьбу одинокой старости, если она не выйдет замуж до двадцати одного. Но возвращать сына миллионера кладбищенским приворотом — это уже борщ.

— Ты уверена, что Алеша Цукерман это имел в виду, когда хотел разнообразить ваши отношения? — осведомляюсь я, перекинув рюкзак через забор и подтянувшись. — Может, любовь до гроба означает нечто другое?

Надо бы завтра абонемент в качалку взять. Потягать железо. А то расслабился, кое-как свою тушу перебрасываю через ограждение.

— Если ты не заткнешься, я тебя тут и прикопаю, — пыхтит она, нервно ожидая, пока я перелезу.

Спрыгнув, выпрямляюсь перед ней и отряхиваю ладони.

— Просто я знаю более действенный способ околдовать добра молодца. — Обвожу выразительным взглядом ее ярко-розовые волосы. До чего же глупая девчонка!

— Обещаю не мешать тебе использовать этот способ, когда встретишь своего добра молодца. — Она подбирает рюкзак и топает вглубь кладбища, светя перед собой карманным фонариком.

Вздохнув, плетусь следом. Надо было хоть эйрподсы с собой прихватить. Чтобы не слышать хруст мелких веток под ногами, представляя, что это чьи-то косточки. Хана моим новым кроссам.

Пинкодик акцентирует внимание исключительно на парных захоронениях. Вчитывается в надписи на надгробиях, тяжко вздыхает или грязненько ругается и идет дальше.

— А что конкретно мы ищем? — интересуюсь я. — Ну кроме приключений на корму…

— Я ищу супружескую могилу. А ты — шанс поскорее избавиться от меня.

— Вот супружеская могила, — указываю влево. — Здесь я от тебя и избавлюсь.

Пинкодик освещает надгробия фонариком.

— Не-е-ет. Посмотри на годы рождения. Это мать и сын.

— Как же с тобой весело, — лыблюсь я и перевожу взгляд на другую парную могилу. — А вон та?

Она бросает луч на широкое общее надгробие.

— Брат и сестра.

— Да с чего ты взяла?!

— У них отчество одно, — закатывает она глаза и идет дальше.

Лучше бы она парней так тщательно выбирала, как бугор земли, на котором будет бубнить страшные слова и пить мою кровь.

— Есть! — радостно сообщает она мне, словно нашла клад. — Гляди. Муж и жена. Еще и долгожители. Обоим за девяносто было, когда умерли.

Скидывает рюкзак на землю, звякает молнией и начинает копаться в поисках своих жутких ритуальных атрибутов. Смотрю на нее, а самому мерещится, как у нее рожки из головы вылезают и в глазах огоньки загораются. У меня еще никогда не было подружки, которая скакала бы козликом у чьей-то могилы.

— На! — Пинкодик всовывает мне в руки маленькую пластиковую лопату, которую, походу, сперла из песочницы на детской площадке во дворе. — Копай!

— Чего? — Надеюсь, она оговорилась. — Здесь?

— Ну да! — вполне серьезно отвечает она, раскладывая на шелковом платке восковые свечи. — Войди в оградку и выкопай на могиле лунку.

Верчу в руке лопатку и веду бровями:

— А че не ложкой?

Не растерявшись, Пинкодик вынимает из рюкзака десертную ложку.

— Окей, — соглашаюсь я. — Пусть будет детская лопатка.