– Только после смерти, – больше на автомате огрызаюсь я и дергаю ручку входной двери. Глеб перегораживает мне дорогу и в очередной раз окидывает высокомерным взглядом. Сколько себя помню, он всегда смотрел на меня вот так, словно я мусор под его ногами.

– Рано собралась на тот свет, Дашка.

– А я разве говорила о своей смерти?

– Теперь мать тебя не защитит, смекаешь? – он касается моей пепельной пряди и медленно растирает подушечками пальцев. Затем так же легко убирает руку, разворачивается и заходит в дом. Я тоже хочу войти, но Гордеев тянет на себя дверь, и та закрывается прямо перед моим носом.

– Когда мама вернется из командировки, – шепчу напутствие себе. – Я снова вернусь к тренировкам. Я нужна ей. Какой-то дурацкий перелом меня не сломает.

– Ключицы и лопатки должны быть на одном уровне, – приемная мать внимательно изучает мое тело. Рядом с ней еще несколько девушек, которые тоже пытаются понять, все ли в порядке, проходим ли мы в первом туре. – Руки – длинные, грудная клетка – симметричная, шея – правильной длины.

– Это так важно? – шепчу я, боясь поднять глаза на маму.

– Это самое главное при поступлении, – тихонько отвечает мне ее помощница.

– А если у меня шея неправильной длины? – с опаской уточняю я.

– Тогда придется взять другую девочку, – равнодушно бросает мама, теребя перстень на тонком изящном пальчике.

– Нет! – неожиданно вскрикиваю я, и вдруг понимаю, что это был сон. Всего лишь воспоминание из детства, в котором мне искренне хотелось понравиться новой маме. А теперь… ее нет рядом. Вокруг только давящие стены и полумрак.

Дверь в спальню открывается, и заходит Агриппина Павловна. Она спотыкается из-за темноты, едва слышно цокает, затем ставит поднос на журнальный столик и распахивает занавески. Противный солнечный свет неприятно ударяет по глазам, заставляя меня щуриться. Я морщусь, издав короткий вздох.

– Вам не надоело? – устало спрашивает Агриппина Павловна. Она следит за порядком в доме, и именно благодаря ей тут сохраняется хоть какое-то подобие уюта.

– Нет.

– Вы не выходите из комнаты уже вторую неделю, хотите, чтобы кости атрофировались? – Она садится на край кровати и скидывает с меня одеяло. Мой взгляд цепляется за противный гипс, который должны снять завтра. Наконец-то! Жизнь с ним превратилась в пытку.

– Мама не вернулась? – опустив ноги на пол, я беру с пуфика халат и накидываю его на плечи.

– От нее не было вестей, – по глазам вижу, что она врет. Видимо, вести были, но не для меня. Не понимаю! Я отказываюсь понимать ее. Перелом – травма, может, и серьезная, да только не вечная, мы можем снова попытаться покорить сцену. Это вопрос времени, когда я стану примой. Неужели она готова списать меня со счетов так быстро?

– Вам нужно поесть, – Агриппина Павловна протягивает мне смузи, любезно улыбаясь. Ей плевать. На меня уж точно. В этом доме я абсолютно ненужный элемент.

– Не хочу.

– Вы совсем осунулись, это плохо.

– Для кого? – взяв костыли, я шагаю в сторону ванной. И по какой-то проклятой воле судьбы неожиданно натыкаюсь на проходящего по коридору Глеба. Он останавливается, распахивает шире дверь и пересекает порог комнаты, хотя до этого ни разу не заходил ко мне даже поглумиться.

Я окидываю его быстрым взглядом. Короткие кофейный волосы как всегда идеально уложены, виски выбриты, а пробор оставлен ближе к правой стороне – похоже, недавно обновил стрижку.

– Не знал, что ты здесь, – с каким-то удивлением говорит он, закатывая рукава пиджака, из-под которого виднеется белая футболка поло.

– Дарья не покидает комнату уже вторую неделю, – зачем-то вмешивается Агриппина Павловна.