Бедная мама, бросившись ко мне, упала на колени и принялась целовать и обнимать, говоря, что так любит меня и боялась оставить свою девочку совсем одну.

Затем, обнявшись, мы долго плакали.

А когда на следующий день домой вернулся, хмурый и весь какой-то помятый, отец, мама тихо, но твердо заявила:

– Уходи. У меня нет сил с тобой ругаться. Я ушла из больницы сама, мне одежду даже не хотели дать, боялись за мою жизнь, но я сказала, уйду голая, потому что там ребенок остался совсем один. Я одной ногой в могиле побывала и поняла, Гриш, на тебя надежды нет. Так что ругаться не будем, просто забирай вещи и уходи. А я ответственна перед дочерью, и вот ей я действительно нужна. Уходи.

Но, как ни странно, отец, все время куда-то рвавшийся уйти, вдруг передумал и начал умолять маму простить его.

Мне стало жалко его, и я начала просить маму простить его.

Мама не выдержала и уступила, напоследок бросив отцу последнее обвинение:

– Даже Алька просит за тебя. А ты бросил девчонку на произвол судьбы.

Папка виновато обнял, крепко прижав к себе.

После этого скандала у нас в доме наступил мир и покой. Вот так мы освоились с новой комнатой, которая, конечно же, запомнилась мне не только этими скандалами.

Здесь у меня появилась верная подружка Женька. Мы с ней очень дружно играли, помню, даже придумали новый язык, который понимали только мы с ней. Во дворе к нам все время приставала соседская девочка Валя, но мы убегали от нее. Нам так было интересно, что мы с неохотой расставались на ночь. А утром вновь бежали друг к другу, затем на улицу, где нас встречали ласковые теплые лучики летнего солнышка. Ах, какое оно было чудесное.

С Женькой я и начала придумывать всякие маленькие истории. Наша фантазия не имела предела. Если я придумывала историю для куклы, то Женька непременно додумывала интересное завершение этой истории и наоборот.

Ах, как здорово и интересно было!

Мама даже сфотала нас, но, увы, эта злосчастная Валя отвлекла ее, и на фотке нет Женькиного лица.

Очень хорошо запомнилась тоска по Жене, когда ее положили в больницу на операцию. Какую, не знаю, но само слово операция и его значение понимала. В нашем бараке один мужик порезал женщину, она была такая ласковая, добрая, и ей тоже делали операцию, а мы с Женей за нее переживали.

Я очень скучала по Жене. Но больше так и не увидела ее.

Вскоре мама сняла квартиру в частном большом доме, он был полностью в нашем распоряжении, к тому же большой огород. Но вначале пришлось пожить во времянке у одной богатой и старенькой бабульки. Ждали, пока освободится дом. Во времянке стараниями мамы было уютно и светло. А в доме у старушки, полном старинной блестящей мебели, всегда темно. Она почему-то боялась солнца, и еще во дворе у нее бегала на цепи злющая собака.

Собак я боюсь до сих пор, поэтому не люблю.

Новый дом оказался преогромным. Столько комнат, что я не сразу смогла выбраться из них. Большие окна, через форточку которых я неоднократно умудрялась вылазить, когда закрывали дома одну. Почему-то жутко было оставаться в замкнутом помещении. А на улице меня окружала целая толпа друзей, и мы лазили по пустырям, строя себе всевозможные шалаши.

Я уже тогда представляла себя этаким Мальчишом-Кибальчишем.

Мама много читала книг, но особенно мне нравились не сказки, а именно рассказы Гайдара. Мне было пять лет, а я уже знала все его рассказы и особенно «Военную тайну», которую просила почитать очень часто, искренне надеясь на благополучный конец. Вдруг за день все изменится. Так сильно я переживала за судьбу маленького героя.

Впрочем, это не мешало возвращаться домой мокрой, грязной, но полной радужных планов на завтра. Папка ругал меня, говорил, что девочки так себя не ведут, а затем мыл, одевал в сухое и кормил. И я засыпала с куском хлеба в руке. Он нес в постель, заботливо укрывая.