После Дербента Дюма проехал через центр бывшего кубинского ханства – Кубу, – прославленный центр ковроткачества и изготовления кинжалов, потом, проехав через Сумганит, преодолел последние отроги Кавказа и увидел долину, на которой зеленели хлеба, мирно паслись стада и безбоязненно шли и ехали жители видневшихся вокруг деревень.

– Завершили ли мы самую живописную и самую опасную часть путешествия? – спросил Дюма у ямщика, и тот согласно кивнул.

А вскоре после этого наши путешественники увидели раскинувшийся на берегу моря город: это был Баку. Он состоял из Черного города – старинной части, где находился ханский дворец, минареты мечетей и крепостные стены, окружающие этот персидский город, и новое предместье, построенное после захвата Баку русскими в конце 1806 года и названное «Белый город».

Конечно же, в честь приезда Дюма был дан обед. Хозяином оказался полицмейстер Баку Пигулевский, принявший путешественников в своем доме, в кругу семьи и гостей. Среди гостей оказался полковник, князь Хасай Уцягнев, хороший знакомый приятеля Дюма, путешественника и писателя Мармте, поразивший Дюма прекрасным французским языком. Шестнадцатилетняя красавица – дочь полицмейстера – оказалась великолепной переводчицей, что также отметил в позднее вышедшей в Париже книге Дюма. По окончании обеда все поехали смотреть на бакинские огни – точнее, святилище огня Атешгах, находящееся в двадцати шести верстах от Баку, где обитали огнепоклонники – парсы, гебры и мадхиз – добрые, кроткие, покорные и человеколюбивые люди.

«К этим-то людям, – писал чуть позже Дюма, – мы и отправились, чтобы посетить их в священном месте, – в святилище огня Атешгах. После двухчасовой езды мы прибыли на вершину холма, откуда нашим взорам представилось море огней. Вообразите себе равнину почти в квадратную милю, откуда через сотню неправильных отверстий вылетают снопы пламени. Ветер развевает их, разбрасывает, сгибает, выпрямляет, нагибает до земли, уносит в небо и никогда не в состоянии погасить. Средь островков огня выделяется квадратное здание, освещенное колышущимся пламенем. Оно покрыто белой известью, окружено зубцами, из коих каждый горит, как огромный газовый рожок. Позади зубцов возвышался купол, в четырех углах которого пылает огонь.

Мы прибыли с западной стороны и потому вынуждены были объехать кругом монастырь, в который можно войти только с востока. Зрелище было неописуемым, захватывающим, такая иллюминация бывает только в самые праздничные дни».

Чистый и спокойный священный огонь горел две тысячи лет, скрытый в земле нефти, и был неугасимым. Однако, когда Дюма приехал в Атешгах, где их религию, религию зороастризма, не преследовали, жрецы показали внутреннее строение храма, в центре которого стоял алтарь с куполом, под которым и горел священный огонь. В четырех углах алтаря пылали еще четыре гигантских пламени, а вокруг располагалось множество глубоких колодцев, над которыми также вставало священное пламя.

Из Атешгаха Дюма и его спутники возвратились в Баку. На следующий день Дюма обошел базары и лавки Баку, интересуясь более всего коврами, персидскими тканями и разного рода оружием. Он убедился, что «Восток, – это благовония, драгоценности, оружие, грязь и пыль», но это, по его же словам, – «чаши, какие можно видеть в „Тысяче и одной ночи“, головные уборы султанш, пояса райских красавиц».

А вечером на небольшом паруснике Дюма вышел в море и стал очевидцем такой картины: «Матрос взял в обе руки по пучку пакли, зажег их от фонаря и бросил в море. В ту же самую минуту море вокруг нас воспламенилось на четверть версты, как огромная пуншевая чаша. Мы плавали буквально посреди пламени… Море горело островками, более или менее обширными. Мы плавали в проливах, хотя иногда гребцы перевозили нас по этим горящим островкам. Это было, конечно, самое любопытное и самое магическое зрелище, какое только можно себе представить и какого, я думаю, не найдешь нигде, разве что только в этом уголке света».