После Чир-Юрта путешественники проехали Темир-Хан-Шуру и большую деревню Гелли, в которой бросилось им в глаза какое-то нервное возбуждение и изрядная сутолока. Оказалось, что жители деревни уже третьи сутки ждут нападения лезгин, которые, по слухам, должны были совершить набег на Гелли. Местный есаул Магомет-Иман Газальев тут же собрал две сотни своих милиционеров и быстро вышел навстречу злоумышленникам. Дюма и его спутники выехали в том же направлении, но вскоре им навстречу попался конный отряд Газальева, возвращавшийся с победой после уже произошедшей стычки с лезгинами.

Дюма увидел, как победители везут пять отрубленных голов и еще больше отрезанных ушей, вздетых на ногайки, а потом, проехав вперед, он увидел и поле боя, на котором лежали убитые. «Страшно было смотреть на раны, вызванные ударами кинжалов. Пуля проходит насквозь, или остается в теле, образуя рану, в которую можно просунуть только мизинец, – она посинеет вокруг – и только. Но кинжальные раны – это настоящая бойня: у некоторых были раскроены черепа, руки почти отделены от туловища, груди поражены так глубоко, что даже виднелись сердца.

Почему, – писал Дюма, – ужасное имеет такую странную притягательную силу, что, начав смотреть на него, хочешь видеть все?»

Когда путешественники, продолжая поездку, приехали в Карабалакент, им сказали, что ими интересовался проезжающий в Буйнаки князь Иван Романович Багратион, командир Дагестанского конно-иррегулярного полка, состоявший из казачьих сотен и эскадронов дагестанской милиции. Когда путешественники приехали в Буйнаки, где стоял штаб полка, князь ожидал их и предложил вернуться на сорок верст назад, на гору Каракент, которую называют еще и ее старинным именем «Каранай», и насладиться необыкновенной панорамой, открывающейся с ее вершины. Гора была высотою в семь тысяч футов – более двух верст. И столь же глубокой была пропасть, разверзшаяся у ног путешественников, когда они поднялись на ее вершину. «Примерно час мы пробыли на вершине Караная. Постепенно я мало-помалу пригляделся к этому страшному величию природы и признаюсь, что ничего не видел подобного. Сознаюсь, однако, что я испытал невыразимое чувство удовольствия, когда отвернулся от этой великолепной пропасти», – писал Дюма.

На следующий день Дюма увидел Каспийское море – море Ирканик, как называли его древние греки, и почему-то написал: «Ничего не казалось мне более величественным и печальным».

А далее лежал Дербент. «Трудно найти город, который по происшествиям, в нем совершавшимся, полностью соответствовал идее его возникновения. Дербент был действительно таков; это город с железными воротами; это большая стена, призванная отделять Азию от Европы и остановить своим гранитом и своей мощью вторжение скифов, название которых заимствовано от свиста их стрел». Крепость Дербент издавна называли «Дербентским проходом», или «Железными Каспийскими воротами», ибо крепость стояла на пути с Северного Кавказа в Закавказье и на Ближний Восток. Дербент был построен в V веке по повелению персидского царя Нездигерда II. Арабы называли Дербент «ворота ворот». Со временем мощная стена, опоясывающая город, достигла сорока километров.

За двенадцать лет до приезда сюда Дюма Дербент стал губернским городом, а к югу от цитадели Нарын-Кала, стоящей на неприступной горе, строился современный регулярный город, спланированный на европейский манер, занимая приморскую часть – от цитадели до набережной Каспийского моря. Дюма совсем недолго пробыл здесь, и современный Дербент не произвел на писателя особого впечатления.