– Мы слышали, ты тоже художница? – произнесла она с сильным провинциальным акцентом.

– По крайней мере, стремлюсь ею стать, – робко ответила я.

– Каждый художник стремится стать художником, – доброжелательно заметила она. – Мы никогда не прекращаем учиться, независимо от того, как давно этим занимаемся.

– Как, ты сказала, тебя зовут? – с рассеянным видом осведомился Эдди, подняв на меня взгляд зеленых глаз из-под тяжелых век. – Эмили, не так ли? – Он смахнул с лица волнистые волосы и протянул ко мне через Бэбс тонкую руку для рукопожатия.

– Эдди, ее зовут Элизабет, – поправила та, и он сморщил свой длинный римский нос, выражая неодобрение.

– О господи, не будем на этом зацикливаться. Как насчет Берди[3]? Это ведь уменьшительное от Элизабет?

«Птичка», – повторила я мысленно. Берди. А что, мне нравится. Это звучит более богемно, чем Элизабет. Берди – подходящее имя для художницы. Для особы, которая бесшабашно бросается в авантюры, не ведая сожалений.

– Можешь называть меня как хочешь, – ответила я небрежно – как и подобает отвечать девушке по имени Берди.

– Что ж, Берди. Должно быть, ты не лишена таланта – иначе тебя не приняли бы в Школу Святой Агнессы, – он откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу.

– Но мы же знаем, что это не так, Эдди, – язвительно заметила Нина. – Тебя ведь приняли и терпят уже столько времени.

Я на миг оторопела, но Нина и Бэбс расхохотались. Эдди закатил глаза и показал Нине язык, а я нервно захихикала.

– Не бери в голову. Ты скоро привыкнешь к нашей манере общаться, – подмигнула Бэбс и налила мне вина. – Мы подкалываем друг друга потому, что очень друг друга любим.

– Спасибо, – сказала я, принимая у нее стакан.

Я сделала большой глоток, чтобы успокоиться, – так поступают героини в кинофильмах. Мне не хотелось признаваться в том, что я впервые пью спиртное. Однако в следующий миг чуть не выплюнула его – потому что никогда не пробовала ничего отвратительнее, но главным образом из-за того, что в распахнувшуюся дверь паба вошли двое мужчин. Они выделялись среди собравшихся даже больше, чем мы. От них буквально веяло богатством и утонченностью, и, когда они направились к бару, толпа расступилась перед ними, словно перед особами королевской крови. Эти двое выглядели слишком нарядно и элегантно для паба: дорогие костюмы прекрасного покроя, аккуратные прически, великолепные осанки, грациозные движения. Пиджак одного из джентльменов – явно сильного, атлетически сложенного – плотно обтягивал широкую грудь. Золотистую кожу – признак того, что он много времени проводит на свежем воздухе, – обрамляли белокурые волосы, отливающие в тусклом свете паба медовым оттенком. Второй джентльмен – темноволосый, более высокий и стройный, – несомненно, был тем самым наглецом, с которым я препиралась сегодня днем.

– О нет… – простонала я, сползая ниже по стулу.

– В чем дело? – Бэбс повернулась, чтобы взглянуть, кого я увидела.

– Как вы думаете, тот мужчина, который только что вошел… высокий, с темными волосами… Он меня увидел? – спросила я уже практически из-под стола.

– Александр Тремейн? – Эдди рассмеялся. – Какое имеет значение, увидел ли тебя Александр Тремейн? Без обид, дорогая, но я не думаю, что у тебя с ним есть шанс.

– Я не знаю его имени, – ответила я, выглядывая над столешницей. – Но это определенно он.

– Да в чем дело? – нетерпеливо поинтересовалась любопытная Нина. Все трое смотрели на меня так, будто сомневались в здравости моего рассудка.

– Сегодня днем я немного прогулялась и случайно забрела на территорию его владений, – ответила я, поглядывая на этого джентльмена и задаваясь вопросом, заметил ли он меня. – Мы… поссорились. – Я не была уверена, стоит ли им рассказывать историю целиком.