Внезапно она встала. Ее маленькое, сгорбленное тело выпрямилось, и в ее заплаканных, опухших глазах вспыхнул огонь. Это была ярость. Последний, отчаянный всплеск энергии перед полным коллапсом.

«Уйди, – прошипела она, и в этом шипении было больше силы, чем во всех ее рыданиях. – Уйди отсюда со своими списками. Просто уйди».

Кирилл замер. Это было непредвиденное развитие событий. В его плане не было пункта «Удаление ключевого стейкхолдера с проекта». Он попытался применить логику. «Мама, твое эмоциональное состояние понятно, но оно контрпродуктивно. Нам нужно работать вместе».

«Уйди! – крикнула она, и стаканы в старом серванте тихо звякнули. – Я не хочу тебя видеть! Я хочу побыть одна! С ним! Уходи!»

Она отвернулась от него, снова ссутулилась и уставилась в стену. Она выстроила между ними стену из своего горя, и эта стена была куда прочнее и реальнее всех тех, что он проектировал в своей жизни. Кирилл постоял еще мгновение, глядя на ее трясущуюся спину. Он не чувствовал себя обиженным или отвергнутым. Он чувствовал, что столкнулся с иррациональной силой, с багом в системе, который он не мог исправить. Он классифицировал ее реакцию как «острый стрессовый аффект» и решил, что оптимальной стратегией будет временно изолировать нестабильный элемент.

«Хорошо, – ровным голосом сказал он. – Я понимаю. Я вернусь через три часа с документами из морга. Постарайся отдохнуть».

Он развернулся и вышел из кухни, забрав свой планшет. Он не обернулся. Проходя через прихожую, он машинально поправил криво висящий на вешалке шарф. Даже уходя, он пытался навести порядок.

Уже на улице, в стерильном пространстве своего автомобиля, он на секунду замер, положив руки на руль. Тишина в салоне была оглушительной. Он выполнил первую задачу своего плана: прибыл, оценил обстановку. Но вместо стабилизации объекта он добился его полного отторжения. Система дала сбой. Он посмотрел на свои руки. Они не дрожали. Пульс был в норме. 72 удара в минуту. Он был спокоен. Абсолютно спокоен. И это было самое страшное. Он был идеальным, безупречным, отлаженным механизмом, который привезли на место катастрофы, чтобы разбирать завалы. Но никто не объяснил ему, что под этими завалами – его собственная жизнь.

Дни, последовавшие за этим, слились для Кирилла в один длинный, монотонный трек в его проектном планере. Он двигался по списку задач с холодной, неумолимой эффективностью. Он выбрал и оплатил гроб – модель "Классик-3", дубовый шпон, латунная фурнитура, строгое геометрическое исполнение без излишней орнаментации. Он утвердил маршрут катафалка, оптимизировав его с учетом утренних пробок. Он согласовал с администрацией кладбища точное местоположение участка, проверив его по кадастровому плану на предмет близости к грунтовым водам. Он лично проконтролировал доставку венков, забраковав один из них за асимметричную композицию. Он обзванивал родственников, и его голос, ровный и лишенный эмоций, сообщал факты, даты и время, пресекая любые попытки собеседников втянуть его в вязкую трясину соболезнований и общих воспоминаний. "Спасибо, мы справляемся. Вся информация будет в СМС-рассылке".

Он стал идеальным организатором похорон. Его отстраненная компетентность была настолько безупречной, что вызывала у окружающих смесь восхищения и подсознательного ужаса. Он был скалой, о которую разбивались волны чужого горя. Он поддерживал под руку плачущую мать, но его прикосновение было не утешением, а физической стабилизацией объекта. Он принимал соболезнования, кивая в нужных местах и произнося стандартные, программные ответы: "Спасибо за теплые слова", "Он был бы рад вас видеть". Каждое такое взаимодействие было для него транзакцией, обменом социальными кодами, который он производил с точностью банковского терминала.