– Вот, дурни – пугало сожгли! – Адна обошла тлеющий крест-скелет и на секунду изобразила чучело, встав за ним в своей исподней, – жаль беднягу – жертва игры…

Крест-скелет неожиданно вспыхнул в вершине своей, где однажды родилась голова, огнём пламенным и дымной шапкой, как лицо безликое, – завис на мгновение на этой жердине.

– С лёгким паром, сударыни… – изогнулся вежливо незваный старче.

– Спасибо?! – удивилась Адна.

– И вам добра, дедушка, – отблеском добра и тепла от костра поприветствовала Августа странника.

Ариадна качнула головой в поддержку слов подруги.

– Я хозяин баньки, – старый с блаженством понюхал дым от костра, как пар, – мне ничего не нужно… огонька вот только…

– Да, это ваше сокровище?! – удивилась Ариадна.

– Боже, какое чудо! – продлила любопытство Уста, – вы просто творец и созидатель!

– Люблю гостей! Любых: под парами все равны!…

Огонь в костре притих в пространстве диалога.

– А где вы живёте? Здесь где-то?

– Да, здесь, будто бы, здесь… при баньке… Куда я без неё! Всё у неё для здоровья и справедливости ради! Иной раз так промоет-пропарит, я говорю, что всего себя не совладаешь собрать, я говорю, – нет от части… Быват! А иногда, вообще, найти себя не можешь! Лишь на седьмом небе обнаруживаешь, наружу всего обнажённого… Быват…

– Вы что имели ввиду?! – беспокойно поторопила вопрос Августа.

– Ну, бывайте, сударушки, отдыхайте – пора мне… Хорошо здеся!… Редко, правда, но буря быват! И тогда держися! Не до парада, тогда – да!…

Дед уже шёл к тёмным кустам-силуэтам и продолжал бубнить себе под нос истерии природы…

– Ветер штормовой тогда и дождь, как из ведра!… Да! И брёвна, как спички, плоты, будто щепки!… женщины воют, дети рыдают… тогда – да!… Всяк, тогда, от стихии страдат!… да – тогда… да… всяк… от стихии… То, как зверь она завоет, то заплачет, как дитя!… Кругом – поэзия!…

Девушки проводили взглядом старого и тут же в нервной игре забился огонь в кострище, сплетая языки своих чувств над углями.

– Странный, однако…

Адна сквозь пламень скользнула взглядом по мёртвой глади воды тамасичной старицы.

– А Ирины почему нет? С ней весело: чучело-мяучело это придумала… Прикольно тогда было, жаль дождь с ураганным ветром помешали! – Ариадна потянулась и вкусно посмотрела на Августу. – Зачем сожгли? Жалко…

– Переживает о чём-то Фил, переживает, – Уста села, и взгляд её побрёл по окружающей их флоре и, оттолкнувшись от её большой красоты, упал на стол – в маленький мир красоты и флоры, и фауны. – А они купались! – Августа оживилась первой.

Ариадна очнулась тот час же.

– Хорошо, что тепло, но там грязно.

Взгляды девушек притянул костёр и торчащая из него жердина несуществующего и безликого пугало.

– Огонь – он, а страсть и пластика в нём женская, – прошептала Ариадна, – ты… прости меня…

– Ну, перестань, хорошая моя, я ведь тоже люблю тебя, как самую родную.

– Я имею ввиду, не любовь к родному, или к любимому… Я о нежности и ласке, внимании и тепле. Мы обе любим и любимы, будем надеяться, но даже в славных отношениях двух людей, очень часто слабая половинка остаётся, в какой-то степени одинокой… понимаешь?

– Не знаю… может быть ты и права, давай шашлык жарить.

– Не знаю, не знаю,… заладила, давай выпьем… ну, а сон свой хотя бы знаешь, хоть что-то помнишь?

– Какой сон?!

Они встали, потянув за собой стаканчики.

– За которым ты в баню пошла, – наигранно-злобно выбросила Адна, – пошла в баню!

Уста рассмеялись у Августы.

Они соприкоснули тела питейной тары, окунулись взглядами – выпили, присели, взяв по шампуру, и затеялись испеканием.

Костёр вкусно шипел.

Вино растекалось в сознании до абсолютной искренности.