Оконце!…

…искры потянулись в небо и в потоке воздуха зависли над банькой, и отразились в больших глазах, которые распахнула Уста, высматривая в окне угли костра и берег…

– Что там? – спросила Адна, лёжа на полке вниз лицом, обмякшая и счастливая.

– Вроде нормально, я подумала: может, кто-то чужой появился, – нет, наши одни…

Августа отошла от маленького оконца, и встряхнула веником.

– Что?! Ещё?!

– Нет-нет-нет-нет… всё хорошо!…

– Тогда слезай, сползай… твоя очередь парить.

– Сейчас… холодной обольюсь, а ты тащи свою п-пи-и… с-слю-у…

н-на полок…

Они со смехом поменялись местами.

– А где веник? – села на лавку Адна.

– Я в тазик его положила. Ой, хорошо!…

– Да же лучше, чем коньч-ш…? – пролепетала, не открывая глаз

Адна.

– Да-да… тут всегда хорошо!… А с ними?… Ха-ха!… то коньч-ш-ш, то ни коньчш-ш – о себе только думают. Ха-ха!… ох-да…

Ариадна открыла глаза и взяла веник.

– Даже если и приплываешь в картине репинской несколько раз подряд к бережкам орга-а… зма-зма и… всё по-раз-з… зма-зма… м-ма-ара-а… зма-зма… У тебя было так?

– Не зна-аю… наверное, иногда не успева-аю… н-не-э… зна-зна-зна…

Адна медленно встала, распрямилась и завалилась мягко на живот подруге, разбросав по её телу волосы.

– Ай, разда-авишь!…

– А когда у вас в животике кто-то жить будет?

– Не знаю.

– Ты что ничего не знаешь? – и она приподняла голову, и залепетала сладко – по-детски. – Ни тут, ни здесь! – И она быстро чмокнула мягкими касаниями губ пупок и лобок.

– Ай, дура, щекотно! – согнулись ноги у незнайки, и она задохнулась от грудного смеха. – Перестань прикалываться, а то сейчас вылетит из меня всё, что выпила и съела! Адна, не могу уже!

Ариадна выпрямилась, закрыла глаза, и, глубоко вздохнув, резко выдохнула! и задержала дыхание! и расслабилась на несколько секунд!…

Уста тоже с облегчением вытолкнула из себя измучивший её смех и получила наслаждение невесомостью среди бесконечного космоса Вселенной в маленькой баньке…

– Адна, у тебя такая красивая грудь…

Ариадна открыла глаза.

– А у тебя какая?!

– Не знаю, – она села, – смотри… разве, такие растопырки, понравятся им?!

– Что – комплекс? В этой бане две груди и они обе Миссиськи всей Вселенной, глупышка!

– Да?! Но тогда не две, а четыре.

– Ну, конечно!

– Но у тебя они какие-то розовые…

Адна взяла ковш.

– Ты на что намекаешь?! Да мы тебя не парили ещё! Ложись пока на живот, во-от! Металл при нагревании расширяется! Сейчас я поддам… Вам!…

– А при чём здесь металл?

– Как причём?! Железы-железо… Осторожно!

Пар рванулся из печи! И мгновенно охватил всё пространство, толкаясь-ругаясь в клубах, провернулся и замер-завис очень плотно.

– Во-от! Сейчас! Уста, сейчас!

Веник начал хлестать и пробегать-гладить нежную кожу, неся под собой горячую воздушную подушку и пропитывать тело духом своим берёзовым, а затем, ветвь берёзы, вошла в этот процесс ладонью и начала трястись, щипать и шлёпать – до боли!…

– Всё, хорошо! Ой, хорошо!

– На спинку ложись.

Августа перевернулась, радуясь вновь таким блаженным мгновениям августа.

– Лупи по тише, Адна, я тебя жалела, – буркнула она и закрыла глаза.

Ариадна склонилась над ней и тихо опустила свои губы на её уста.

– Адна, что с тобой?

– Я хотела сказать – прости, если было больно, – улыбалась над ней Ариадна.

– Да, ну тебя! Всё хмель ещё не вышел! Давай париться, – ребятам уже пора идти…

– Я только попросила прощения, всё! Поехали!

Веник не сёк, а растаскивал жаркий пар по всем впадинкам и лишь изредка легонько шлёпал.

– А мне в Сочах, вообще, не понравилось, – легко работала с веником Адна, – а тебе?

Уста кивнула, не открывая глаз.

– Погода была говно, я согласна: ни моря, ни загара.