– Рассказывай, – бросил старый.
– Да ничего собственно… сказала, что совесть надо иметь и началось… Я пригрозила: напишу! А она… Фрол, напишем? Фрол…
На крыльце появилась Эльза.
– Молодой человек: зайдите! – крикнула она.
Серая улица вновь двинула себя под лоб – в глаза Иннокентию Цимбалисту, подставив ему крыльцо, дверь, стол, девушку…
– Ладно, напишем, – ответил Фрол.
– К Авдотье пойдём и напишем! – поддержала Устинья, сжав губы колбасной завязкой, чувствуя копчёный вкус папиросы.
– Спасибо, – пропела Фаина, – Я сейчас! Скажу, что смогу после обеда.
Обиженная решительно переступила порог: Эльза рассчитывала Иннокентия.
– Девушка, – указательным пальцем продырявила пространство Фаина, – я в четыре часа деньги возьму.
Ладонь Файки маленькой точкой хлопнулась в родную грудь: императив сургуча пнул узел связи.
– В четыре утра? – ощетинилась Эльза, медленно поднялась, – протянула пачку купюр Цимбалисту, – и зацокала острыми ногтями по столу. – Денег больше нет, бабуся. У товарища крупная сумма.
К указательному пальцу Фаины потянулись остальные окончания кисти и ткнулись в грудеживот, – сжались и ткнулись в дверь: крыльцо заныло…
– Что?! – испугался дед.
Старуха жадно хватала свежий воздух.
– Все деньги отдала этому!… Я напишу!…
– Напишем, напишем!…
– Напишу!
– Напишем, ты успокойся!
Из почтовой избы вышел Цимбалист: на крыльце стало тесно.
Иннокентий быстро отсчитал пять купюр и сунул их в мокрые руки Фаины, – шагнув в колею, и торопливо пошёл, втаптывая следы Марты и Клавдии, следы покорной провинции, следы самого себя…
Устинья потянулась за папиросой…
Фаина открыла рот…
Фрол аккуратно взял деньги из её рук.
– Цимбалист это…
– Кто?
– Цимбалист.
– Из органов что ли?
Старухи наблюдали пронзившего серый день человека.
– Цимбалист, – Фрол обнял далёкую спину улыбкой, – это должность новая. Они, – эти цимбалисты, – контролеры… На, положи деньги в карман и пошли писать.
Устинья обняла ладонями крохотный стебель пламени спички.
– Контролеры перестройки что ль? – спросила она.
Старик качнул головой.
Опять кинулся в небо дым папиросы.
– Пошли писать.
Фаина съёжилась от ветра и дыма.
– Да ну её! Кому писать-то?
– Ну и ладно. Нам теперь следующую пенсию выжить нужно…
Крыльцо коснулось ступенями землю: в грязь влипли ноги и потащили её до снегов.
Голубь выпустил из своих лап узел связи – и зачем-то взлетел.
30 сентября 1994 год,
город Москва
Г Л У П Ы Ш К А
новелла
в стиле «Rock-in-Room»
in the style of «R-&-R»
Пульсирующий свет в окне – от рекламной надписи – «Кафе Бульон», – всполохами освящал комнату своим ритмом, но не нарушал покоя.
И!…
находит,
И!…
теряет,
И!…
На стене – в этом ритме – наспех выхватывался и затухал портрет семейной пары: она в фате, он в пиджаке с цветком, и с этого портрета свет касался уже и их – живых и спящих…
Кровать расположилась так, чтобы «Бульон» не пульсировал под веки спящим, а стекал в своих пульсах – по ним – от бровей, поэтому установили её, после первой брачной – изголовьем к окну.
Улеглись, как на портрете… =
: он – у стены;
: она с краю;
: лицом к друг другу, дабы дарить друг другу даже дыхания…
Ночь баюкала их в квадрате кроватном не скованно, как на портрете, но и не допускала бдений бессонных: снами милых жила!
Свет рекламы, в мягком ритме-импульсе, менял на их лицах цвета – нежно играл, дарил сказки.
И вдруг!… =
: пульс света толкнул комнату;
: ритм рекламы материализовался;
: пульс и ритм столкнулись-сблизились и!…
Вдруг, в один из импульсов света, будто толкнулась кровать!…