Но пульсы и ритмы рекламы «Бульона» благоприятно царили для всех: бульоны больному всегда положительны и предложительны от врачей в больницах, после критических дней!
Дыхание, на краю лежащих, порадовалось за стойкость и терпения их, – тех, кто не прикоснулся к свежему воздуху и испытал смертельный голод ради достижения желанной тишины, чтобы не свалиться с этого края – не рухнуть!…
Тишина состоялась и тогда, удовлетворённое дыхание, вновь аккуратно вернулось в их лёгкие почти – легко, с лёгкостью – до святой простоты: четыре глаза настороженно смотрели на пододеяльник…
Одеяло проживало свою жизнь: «Бульон» радовал сказкой и вновь заплямкал хозяин дома и со вздохом приподнял голову над подушкой-судьбой… =
: и замер!…;
: и равнодушно зевнул;
: и блаженно, со страстью помял и обнял подушку, но…
Но всё же его губы пролепетали младенческо-сонное что-то, как с иконы и, вдруг, – повернувшись к стене, – он рухнул и…
И его губы обронили только тёплое дыхание в ночь!
– Тчип-пу-у… тчип-пу-у… тчип-пу-у, – утруждались губы, вибрируя на выдохе.
И руки слагали гармонию… =
: одна – пространно валялась на собственной заднице, почёсывая её родную;
: другая – нежно, через голову, поглаживала и шею, и ухо, и затылок собственной башки;
: а где-то во сне они обе – молились…
– Тчи… п-п-п-п, тчи… п-п-п-п, тчи… п-п-п-п…
Но друг семьи всегда был неудержим поделиться даже самым последним, – от последней рубахи, – до куска последнего хлеба и капли крови – потому, что в этом бескорыстии всегда получал удовлетворение и удовольствие бессребреника…
Осторожно и плавно их тела вновь двинулись догонять своими дыханиями пульсы и ритмы рекламы, – к обогащению, или разорению…
Всё стало лишним, а весь мир к ним приблизился так, будто – в одно мгновение – крупно – до единственного – охватило остервенение падшей пары: её ухо и левый глаз, и слушали, и внимали его ухо и правый глаз, вцепившись щеками – до дёсен – друг в друга… =
: зрачки их болтались, согласно ритму рекламы в белках, на пороге сомнамбулизма;
: а языки, в розовых крупных пупырышках, ползали мокрыми в темноте по друг другу, или неизвестно где;
: или махали, как собачьи хвосты и лезли, и в уши и в души!..
Стон оросил тишину в темноте…
Её рука ползла по животу собственному – к себе и…
И, через мгновение, оба, будто, заплакали и простонали, а потом, под одеялом, ещё и поплямкали…
Стихло всё – оборвалось… до света ровного, мудрого: до утра…
И!…
И!…
И!…
И!…
И!…
кафе уже,
как дом!…
– Слова божественные слышу, – вертелось в голове и на губах её сквозь сон, – стихи мои родные! Простые и смешные, но мои – откуда-то с небес и в них какой-то бес!… да-да, как будто, бес…
Она проснулась лицом к ночному чудо-сну и обнаружила записку:
Однажды…
Попадье заполз червяк за шею
Она велит ловить его лакею
Лакей стал шарить попадью
– Но, что ты делаешь?!
– Я?! Червяка давлю…
Коли тебе заполз червяк за шею
Сама его дави, а не вели лакею…
Она улыбнулась, – потянулась…
Рукой пошарила там: где-то за собой и с облегчением вкусила всё, как сон, как наважденье и желанье сбыться всему вновь!…
Записка выпорхнула из её пальцев – за край, куда-то – на пол!…
Зашевелился муж, сел и застонал, еле приоткрыв глаза…
Жена с восторгом повернулась к памятному краю кровати и подняла – с полу, как с пылу-жару – листок-записку! И… =