– Сегодня я хочу порадовать тебя… и господина Агарта, – многозначительно добавила она и, исчезнув в глубине шатра, вернулась с небольшим свёртком в руках.

Я насторожился.

Гаала развернула ткань, показывая мне странную рыбу – серебристую, с переливающейся чешуёй, но вместо задних плавников у неё были короткие лапки.

– Это картар. С поверхности.

Она прищурилась, будто проверяя мою реакцию, затем подняла палец вверх, словно предупреждая меня, что это тайна.

– Но только никому.

Она резко захлопнула свёрток, глядя на меня исподлобья, будто боялась, что за нами кто-то следит и вручила его мне втиснув в левую клешню.

Я не знал, что сказать.

Я сжал свёрток крепче, удерживая его, чтобы не выронить, и молча наблюдал, как Гаала развернулась и, не оглядываясь, исчезла в глубине своего шатра, оставляя меня стоять посреди этого шумного, но в тот момент странно опустевшего мира.

Я хотел сказать, что плата мала за такую еду, что она ошиблась, что так нельзя… Но слова застряли в горле.

Я лишь смотрел на закрытые занавески её лавки, так и не найдя объяснения тому, что только что произошло.

Развернувшись и, почти не осознавая своих действий, двинулся прочь от лавки Гаалы, я продолжал обдумывать случившееся, пытаясь понять, зачем она так поступила. Этот жест, сам по себе незначительный, цеплялся за сознание, вызывая неприятное ощущение чего-то неуместного, неправильного, выбивающегося из привычной картины здешней жизни. Здесь никто и никогда не делал ничего просто так, а если и делал, то за этим всегда стоял скрытый смысл, которого мне не хотелось разгадывать. Идти к ней в следующий раз мне совсем не хотелось, но если я всё-таки решусь, то принесу больше камней, чем обычно, просто так оставить это без ответа я не мог. Всё это выбивалось из серой, привычной картины, с трудом выстроенной реальности, в которой каждый жест, каждое слово были частью игры на выживание. Это возвращало меня к тому, от чего я так отчаянно пытался удержаться, сидя в темнице, сжимая зубы, не позволяя себе вспоминать и надеяться.

С этими мрачными мыслями, едва замечая окружающее, я добрался до жилища Агарта, которое теперь стало и моим домом, и, переступив порог, сразу погрузился в рутину вечерних забот.

Рыба, или что бы это ни было, оказалась восхитительной на вкус – даже в сыром виде её запах не вызывал отвращения, а пока я готовил её, он становился всё насыщеннее, чем-то средним между пресноводной и морской рыбой, напоминая гремучую смесь карпа и дорадо. Гарниром к ней пошли остатки вчерашних корнеплодов и полученная от Гаалы зелень, которую я решил оставить сырой, не портя ее термообработкой. Я долго смотрел на тарелку, раздумывая, стоит ли мне ужинать, не дожидаясь Агарта.

Эта мысль заставила меня замереть. Что за привычка? Почему я веду себя, словно послушный пёс, ожидающий команды? Это было не страхом и не подчинением, скорее инстинктом, загнанным внутрь настолько глубоко, что он стал частью меня. Может быть, это было проще, чем разбираться со своими эмоциями, загнанными в тёмный угол сознания. Возможно, именно поэтому я так быстро привык к Агарту, воспринимая его как единственный якорь реальности, удерживающий меня от того, чтобы снова уплыть в безумие, которое притаилось на краю моего разума. Стоило мне только дать слабину, позволить себе вспомнить, почувствовать, осмыслить всё, что произошло, и я…

Я тряхнул головой, прогоняя эти мысли, и снова посмотрел на еду. Если Агарт задержится, она остынет, а чтобы разогреть нужно будет снова разводить очаг. В глубине души я надеялся, что сегодня он придёт пораньше. Пусть я веду себя, как верный пёс, но пока это спасает меня. Пусть так и будет.