Я не понимал почему, но вскоре догадался – это торг. Необычный, странный, но торг. Они проверяли меня, пытались сломить, но однажды, когда я, стиснув зубы, не отступил, всё изменилось.
Я начал торговаться, не позволяя втолкнуть мне обратно то, что принёс. Я чувствовал, как продавцы меняются в лице, как начинают избегать моего взгляда, как вместо насмешки в их голосе появляется доля опаски. Я не сдавался, не отступал, заставляя их соглашаться на то, что передал им Агарт.
Я понял, что у меня получается. Я начал думать, что это и есть моя роль.
Не солдат.Не воин. Просто торговец, посредник, человек, который не боится давить, чтобы получить своё.
И, возможно, в моей ситуации это было даже к лучшему.
Так тянулись дни, а затем и недели. Я не заметил, как втянулся в рутину здешнего существования. Проснулся, поел, прочитал поручение, выполнил работу до «вечера», по дороге перекусил у местных лавочников, вернулся «домой», ужин, пустота сна – и всё по кругу. Времени на раздумья не оставалось, а может, я просто не хотел оставлять его себе.
Мой внешний вид никого не смущал. Дети иногда глазели на меня, тыкали пальцами, но тут же исчезали, утянутые хлопотливыми женщинами, и всё. Здесь таких, как я, хватало. Вернее, таких, как я, не было вовсе, но местные уродцы выглядели куда страшнее. Я видел существ, в которых от человека оставалась лишь голова, приросшая к массивному металлическому телу, видел тех, кто был больше похож на деревянные ящики на паучьих лапах, видел живых мертвецов, собранных из лоскутов мяса и железа. На этом фоне я, вероятно, выглядел вполне прилично.
Возможно, поэтому здесь не было насмешек и косых взглядов. В Нааре никого не волновало, кто ты и как выглядишь. У тебя было два варианта – либо живи и работай, либо умирай и становись пищей для тех, кто слабее тебя.
Здесь даже деньги были странными.
Маленькие камни, гладкие, разноцветные, размером не больше ногтя. Их называли "материя". Чем ярче цвет, чем больше камень, тем выше его цена. Если камень был мелким, тусклым, невзрачным – он стоил копейки, если что-то стоил вообще.
Странное название. Но я слышал его раньше.
Там, наверху.
Когда был солдатом Империи.
Воспоминания вонзились в сознание, словно лезвие ножа, но я тут же загнал их обратно. Я научился контролировать себя. Научился не чувствовать. Научился быть куском металла, без эмоций, без страха, без боли.
Очередной день закончился, я вернулся в жилище, выгрузил на импровизированный столик добытую «материю», запер ящик, как учил Агарт, и занялся едой. Сегодня в лавке, где я всегда закупался, мне досталась необычная еда – то ли рыба, то ли нечто иное, с зеленью, напоминающей наш лук и петрушку, но всё же немного иной.
Лавкой заведовала Гаала.
Она была молодая, всегда опрятно одетая, всегда вежливая, всегда улыбалась. Как-то раз она прочитала моё имя на ошейнике, и с того дня всегда называла меня так при встрече – Леон. Я не знал, почему, но каждый раз смущался при этом и не отвечал ей взаимностью. Но она не сдавалась. Каждый раз находила повод заговорить, перекинуться парой фраз, задержать мой взгляд.
И я не понимал зачем.
Я не хотел, чтобы мой голос, моё присутствие, моё существование затронуло её. Я тащил за собой что-то тёмное, что-то грязное, что-то, что приносит боль. Хорошие люди не должны попадаться мне на пути. Как Айрэлинн…
Я не хотел вспоминать её.
Но Гаала продолжала тянуться ко мне, и сегодня её улыбка была особенно лукавой.
– Леон, здравствуй! – раздался её радостный голос, когда я остановился перед прилавком.
Она легко выскользнула из-за грубо сколоченного стола, принимая у меня привычную плату за корнеплоды и мясо.